Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш Страница 7

День за днем, месяц за месяцем она пыталась скрыть обиду и боль, узнавая о днях рождения, на которые ее не приглашали, о подарках, которые она и представить не могла: роскошные кукольные дома с крошечной мебелью в каждой комнате, ярко-красные трехколесные велосипеды, куклы, которые умели открывать и закрывать глаза и даже плакать, как настоящие младенцы.

Ее одноклассники говорили как о чем-то обыкновенном о походах с родителями в кафе, где подавали розовые меренги, разноцветные шарики мороженного и свежую малину со сливками, о новых платьях, которые дарят бабушки, души не чающие в своих внучках, о поездках к морю, о ярмарках и о многом другом, о чем Марианна, то есть я, и мечтать не могла. Ей не о чем было рассказывать другим детям, и поэтому она молчала, молчала…

Сколько я ни пыталась отыскать в памяти другие картинки, передо мной снова и снова возникал образ худенькой девочки на краю игровой площадки.

Тихо вздохнув, я покинула свое уютное кресло и подошла к комоду, где хранились альбомы с фотографиями, запечатлевшими счастливые события из жизни моей семьи. Отложив их в сторону, я достала старый пакет, с годами сменивший цвет с коричневого на тускло-желтый. В этом пакете лежали мои детские фотографии, я не вытаскивала их уже лет двадцать.

Как же их мало, грустно подумала я, раскладывая шероховатые черно-белые снимки на столе.

Среди них не было ни одного, на котором я, Марианна, была бы запечатлена в бездумно-улыбчивом младенческом возрасте или делающей первые шаги на глазах у гордых и счастливых родителей. На большинстве фотографий я была с другими людьми. Складывалось впечатление, что фотограф хотел заснять только их, а я попадала в кадр по ошибке и поэтому всегда оказывалась где-то с краю.

Вот несколько фотографий моего класса — на них мне около двенадцати лет. Пробежавшись глазами по лицам, я отложила их в сторону — хотелось найти те, где я еще ребенок.

Таких фотографий было только две. На первой я со своим младшим братом: пухлощекий малыш и неухоженная шестилетняя девочка. Мы сидели на продавленном диване в гостиной. Братик прижался ко мне, но при этом крепко держится за мамину руку. На его лице сияет широкая беззубая улыбка, а я, неловко подобрав худые руки и ноги, смотрю куда-то в сторону.

К этому времени я наконец доросла до понимания того, что родители меня не любят. Пока не родился брат, я не замечала, чтобы они проявляли нежность по отношению к кому бы то ни было. Но потом… Потом я много раз видела, как они заботятся о малыше, как обнимают его, ласкают — ничего подобного в моей жизни не было, так что сомневаться в отсутствии любви по отношению ко мне не приходилось. Мама баюкала братика, тихо шептала ему что-то на ушко, а отец как-то раз назвал малыша «мой мальчик»; в его голосе слышалось счастливое удовлетворение, а я ощутила внутри пустоту, от которой было физически больно.

Наблюдая за тем, как родительская любовь, в которой я нуждалась с самого рождения, перепадает другому человеку, пусть моему брату, я чувствовала, как под ребрами разрастается дыра, заполненная холодом. Я думала, что проблема, наверное, во мне, что я не заслуживаю любви, но братик родился совсем недавно и не мог сделать что-то такое, чтобы заслужить ее.

Я тоже любила брата. Сначала он был всего лишь крошечным мяукающим комочком — стоя рядом с ним, я любовалась его круглыми пяточками, молочно-белой кожей, которая восхитительно пахла; потом он вырос — и вместе с ним выросла моя любовь к нему. Но с любовью пришло и другое чувство: не ревность, нет — скорее острое одиночество.

— Посмотри на своего маленького братика, — говорила мама, когда он делал первые, еще нетвердые шаги. — Посмотри, как он улыбается, — обращалась она к отцу. — Будет тем еще сердцеедом!

«Я здесь! Взгляните и на меня!» — хотелось крикнуть мне, но когда родители все-таки обращали на меня внимание, становилось только хуже — любовь, светившаяся в их глазах, моментально куда-то исчезала.

С горьким чувством я наблюдала за тем, как мама гладит розовые щечки и шейку, как целует круглый животик, а потом обнимает и не хочет отпускать братика.

Я старалась быть хорошей, предлагала свою помощь в кормлении, меняла пеленки, но при этом все время спрашивала себя: «Если мама умеет так сильно любить, то почему у нее не остается хоть чуть-чуть любви для меня?»

После еды я вылезала из-за стола и собирала сколотые по краям китайские тарелки, а потом уносила в раковину все, что могла удержать своими маленькими ручками. Я шла и хмурилась от напряжения — знала, если уроню что-нибудь, мне не поздоровится.

Иногда мама награждала меня улыбкой и даже гладила по голове, приговаривая: «Марианна, ты хорошая девочка». Эта скупая похвала наполняла меня радостью на весь день.

Безграничная любовь родителей к брату больно подчеркивала их безразличие ко мне, но с его появлением, а если быть точной — даже раньше, в моей жизни произошло еще одно изменение: мама перестала возить меня в школу.

— Марианна, у меня слишком много дел, а ты уже большая девочка, так что можешь сама ходить на занятия, — однажды сказала она.

Вместо того чтобы сидеть на велосипеде, прижимаясь к маме, каждое утро я должна была проходить почти два километра до остановки и там садиться на автобус, идущий в школу. Разница между мной и моими одноклассниками стала еще больше: я одна приходила утром без мамы, и мне некому было махать на прощание. А после того как уроки заканчивались, за мной никто не приходил.

Похватав ранцы, мои одноклассники бежали к воротам, где их ждали поцелуи и расспросы о том, как прошел день. Мамы крепко сжимали в руках маленькие ладошки и уводили домой своих ненаглядных галчат. В мою сторону никто не смотрел. У меня было такое чувство, будто я невидимка, и с появление братика это чувство только усилилось.

В те дни мне отчаянно хотелось, чтобы в моей жизни что-то изменилось, но я не представляла, чего именно хочу.

Глава шестая

Второй снимок заставил меня улыбнуться.

Его тоже сделали, когда мне было шесть лет, но на этот раз фотографу удалось поймать выражение радостного удивления на моем лице. Я ясно помню тот день.

Я знала, что папина семья не испытывает особой любви к моей матери, да и ко мне тоже. Изредка они заглядывали к нам в гости и неизменно морщили нос, оглядывая убогую обстановку. С не меньшим презрением они смотрели и на меня.

— Девочка вся в тебя пошла, — каждый раз говорила бабушка моей маме, и я понимала, что это отнюдь не комплимент.

Поступок отца всех удивил. Он был старшим из четырех детей и женился на женщине, которая совсем не нравилась его родителям.

Несмотря на это он оставался любимцем своей матери. Ее муж, то есть мой дедушка, умер за несколько лет до того, как я пошла в школу, поэтому, когда папина сестра собралась замуж, она попросила его быть посаженным отцом.