Милый друг Ариэль - Жиль Мартен-Шоффье Страница 67

— Я слепа, как крот, но скорее дам отсечь себе руки, чем нацеплю очки. Вдобавок, у меня сухая роговица, она не переносит контактные линзы. И поэтому я абсолютно никого не вижу. Это свойственно всем звездам. И очень устраивает меня…

Слушать свой собственный голос было для нее истинным наслаждением. Она говорила неспешно, бесстрастно, не выделяя ни одного слова, и все ее фразы завершались внезапно, без всякого понижения тона, обязательного к концу. Она выступала со своим обычным номером. И финал был еще впереди:

— Все равно в этих ресторанах больше бактерий, чем посетителей. Нельзя же глазеть на всех подряд.

Она исполняла эту сцену, наверное, в двадцатый раз. Я решила подыграть ей и засмеялась. Она оценила этот знак доброй воли. У меня в запасе было еще десятка полтора таких же к ее услугам. Ее намерения и мои цели совпадали. Она хотела сняться в фильме по моей книге, а я — продать права на эту книгу. Единственная проблема состояла в том, что Симон взял с меня клятву ничего не предпринимать до ее выхода, окончательно намеченного на 15 мая. Когда я назвала эту дату, Коринна чуть не бросилась мне на шею:

— 15 мая? Потрясающе! Как раз в самый разгар фестиваля. Дорогая моя, мы с вами взойдем по этой лестнице вместе.

Так оно и случилось. Я поехала в Канны, где меня приняли как звезду. Начать хотя бы с отеля. Коринна не поскупилась: ее продюсер поселил нас в «Eden Roc». Я с первого же взгляда поняла, что влюблюсь в это место: гостиница была так просторна, что, когда я вошла в холл, мне показалось, будто я, наоборот, вышла из него. Здесь царила больничная тишина: боже упаси потревожить beautiful people. Даже золотые рыбки в аквариумах плавали затаив дыхание. Этот безмолвный покой примирил меня с Лазурным берегом, дорога к которому от аэропорта внушила мне сильное отвращение. Автостоянки, супермаркеты, железная дорога и всюду куда ни глянь одни высотки. Что касается природы, она так и осталась для меня тайной за семью печатями: ее надежно упрятали под землю. Заметив мою унылую мину, шофер решил устроить мне экскурсию по Каннам. Этот приветливый сексапильный юноша очень хотел, чтобы я прониклась очарованием его родного города. Бульвар Круазетт окончательно вселил в меня ностальгию по бретонским портам. Пейзаж претендовал на сказочное великолепие, а был всего лишь напыщенной, фальшивой декорацией. Кино да и только! Я уж не говорю о бензиновой вони. Машины двигались бампер к бамперу. Подумать только, что люди приезжают сюда в отпуск, чтобы ужинать в галстуках. С ума сойти! Так я рассуждала, пока не увидела «Eden Roc».

Здание было огромное, прекрасное, пустынное и светлое. Ни позолоты, ни венецианских зеркал; декоратор считал своим главным оружием пустоту. На таком помосте не бывает людей — одни только персонажи. Даже волны внизу, у берега, исполняли положенную роль, колеблясь в мерном, неспешном ритме, аристократические донельзя. Портье явно считал себя капелланом из «Императрицы Сисси». Какая-то бедная простушка, вошедшая в отель за секунду до меня, спросила, выходит ли ее комната на море; он ответил тоном самой важной птицы, взлетевшей на самую высокую ветку самого старого генеалогического древа:

— Естественно, все наши номера выходят на море.

Она тут же прикусила язык. Я тоже. Это вам не какая-нибудь дешевая забегаловка. Потом настал мой черед, и господин герцог возвестил, как само собой разумеющееся, что в их отеле не принимаются ни чеки, ни кредитные карты. Как, впрочем, и возражения. Этот тип напоминал Бисмарка: величавый вид и безапелляционный тон. Я ответила бархатным голоском:

— Прекрасно. Я расплачусь своим колье. Идет?

Он соблаговолил улыбнуться и милостиво заметил, что я, конечно, впервые попала в его рай. Решив доставить себе удовольствие и сбить с него спесь, я заявила, что он плохо меня разглядел. Его улыбка стала еще шире: он счел меня забавной, но явно не мог определить, к какой категории клиентов меня отнести. Без моей подсказки его замешательство могло длиться еще долго: этот господин был безупречным портье, но никак не более. Интуиция не выдается вместе с униформой. Раздосадованный, он знаком приказал швейцару проводить меня в номер.

Мою комнату можно было охарактеризовать одним словом — «впечатляющая». Сверхпросторная, белая и с видом на море — к счастью, ибо это было единственное пристойное зрелище. Если клиент желал смотреть телевизор, нужно было попросить принести его. Что я и сделала после того, как целую четверть часа в экстазе любовалась кокетливо-печальными облаками, которые тоже не спешили рассеяться, словно напрашивались на комплименты. До ужина оставалась еще пропасть времени. Я приняла горячую ванну, заказала чай и расположилась на террасе, под солнышком, перечитывать «Милого друга Ариэль». История была близка к правде, не следуя ей буквально; например, моя первая встреча с Александром в порту острова Монахов была преисполнена очаровательной романтики, не имевшей ничего общего с бесстыдным сводничеством Гарри. В остальном все в книге было верно — почти верно. Несколько раз я там блеснула короткими ироническими и ужасно умными замечаниями по поводу Кольбера, Фуке, Гладстона и Дизраэли, но, не считая этого, понимала все, что написано. Уличить меня в невежестве было бы трудно. Более того, чуть ли не в каждом абзаце я находила свои любимые словечки и поговорки. Если бы меня обвинили в том, что я наняла «негра», я бы искренне возмутилась. Вечером, за ужином, когда Коринна задала мне вопрос по этому поводу, я изобразила величайшее недоумение, а Симон прикрыл веки с таким раздраженным видом, что великая Герье тут же пристыженно заткнулась, вспомнив, вероятно, свои собственные мемуары, написанные десять лет назад другим таким же «негром» и пущенные, за полным отсутствием спроса, под нож.

За столом нас было пятеро: Коринна, ее продюсер, мой издатель, Средиземное море и я. Море исключить совершенно невозможно: оно шумело тут же под балконом, полноводное и трепещущее. Лучше уж было обратить взор на него, чем на ресторанный декор — цветастый палас и «помпейские» фрески, напоминающие кафель в ванной. Короче, это был не ресторан, а настоящая катастрофа, но катастрофа, обернувшаяся удачей, благодаря чудному пейзажу, который примирял со всем, даже с содержимым наших тарелок. Мне, например, подали потрошеную зубатку на гриле, усыпанную шампиньонами. Коринна тоже не прикоснулась к еде. Узкое платье-футляр, в которое она была облачена, грозило распороться по швам при первом же ее глотке. В довершение несчастья, когда она вошла, никто с ней не поздоровался, тогда как при моем появлении Наоми Кэмпбелл бросилась мне на шею. У нее была абсолютно голая спина, но эта красотка носит наготу как туалеты от Dior, и на нее неотрывно пялился весь зал. Почти все соседние столики оккупировал десант из Голливуда. Остальные были захвачены телезвездами из «Канала Плюс». Французское кино казалось здесь бедной Золушкой, но Коринна, хотя и всеми отвергнутая, держалась стойко. Она сидела надутая, похожая на самую старую девочку в мире, а еще на холодильник, обряженный в платье от Saint Laurent. Чтобы не накалять обстановку, я старалась держаться как можно незаметнее, и мне это очень шло. В январе моя мстительность напоминала гору, с вершины которой я собиралась предавать анафеме Францию. Теперь же, когда эта месть шла победным маршем, ее можно было уподобить скорее безмолвной пещере, где я, затаившись, ждала финала. Симон замечательно провел наше дельце: он продал права за пять миллионов франков — два издательству, два мне и один — Франсуа. Завершив сделку, он бдительно следил за тем, чтобы меня «не испортили». Так, например, он твердо намеревался избавить меня от присутствия на завтрашней пресс-конференции, где предполагалось объявить о съемках фильма по моей книге. Корреж, продюсер Коринны, напротив, добивался моего присутствия, пусть даже немого.