Танец падающих звезд - Мириам Дубини Страница 6

— Мама зайдет оплатить счет в четверг. Как всегда.

Дизайнер причесок приподнял брови и сделал легкое движение рукой, будто отгоняя столь вульгарную тему для разговора.

— А ты когда зайдешь, солнце мое? Нам надо сделать примочки. Что-то ты у меня теряешь глянец.

Грустный вздох, материнский взгляд.

— Скоро, Габриэлло, скоро.

— Хочешь, оставайся сейчас? Это недолго. Мы за полчасика все сделаем.

— Сейчас не могу. Мы страшно заняты.

Эмма подмигнула Грете и взяла ее за руку:

— Идем?

Они оставили Габриэлло и его прислужников отмечать успех нового шедевра мастера и выбежали на улицу, готовые к третьему этапу.

Шопинг! «Шопинг» звучит лучше, чем «покупки». Веселее, — затараторила Эмма. — Тут рядом есть магазинчик shabby chic…

— Shabby что?

— Шик! Одно из тех мест, куда моя мама никогда бы не зашла…

Грета взглянула на нее вопросительно:

— То есть?

— То есть это идеальное место для нас.

У Эммы был очень счастливый вид, она излучала заразительную радость. Грета решила отдаться на волю этого веселого ветра и вдохнуть немного свежего воздуха. Они вошли в магазин и оказались в святилище странных нарядов и аксессуаров, которые, казалось, вышли из бабушкиного сундука. И надо признать, бабушка та была натурой весьма эксцентричной. Грета поначалу растерялась, но потом заметила, что некая человеколюбивая продавщица разложила этот ворох тканей и лент в цветовой гамме. От белого до черного, через все оттенки спектра, воспринимаемые человеческим глазом.

Грета окунулась в черный и вздохнула с облегчением. Но Эмма была начеку:

— Да, что и говорить, черный очень идет блондинкам. Но иногда стоит попробовать что-то другое, тебе не кажется?

Не кажется.

— Я бы тебе предложила… — Эмма помедлила, проводя пальцем в обратном направлении и продвигаясь к самому центру радуги, созданной из висевших на плечиках одежд, — изумрудно-зеленый. Он подчеркнет цвет твоих глаз.

— Мне не идет зеленый, — сообщила Грета.

— Смотри, какой комбинезон-шорты! Как будто специально для тебя! В нем будет удобно ездить на велосипеде. Ты можешь даже оставить эти жуткие черные ботинки, но сохранить при этом чуть-чуть женственности.

— Ну правда, Эмма. Я и так уже постригла волосы…

— Просто примерь! — приказала подруга. — Когда ты увидишь себя в нем, ты не захочешь его снимать. Я уверена.

Грета снова сдалась перед напором Эмминого энтузиазма. Послушно пошла в примерочную и задвинула за собой плотную штору. Потом повернулась к зеркалу и увидела шляпу. Серую мужскую шляпу, висевшую над зеркалом. Рядом со своим отражением она вдруг представила фигуру Ансельмо. Он всегда носил такую шляпу. Грета не двигалась. И не дышала. Она не знала, сколько времени так простояла. Потом за ее плечами резко рванули штору:

— Грета! Ты меня слышишь?

Нет, она ничего не слышала.

— Ты… Ты его даже не надела!..

Грета повернулась к Эмме, но видела перед собой только призрак, возникший в зеркале.

— Прости, — сказала она, возвращая ей комбинезон. — Сама видишь, это все бессмысленно.

— Что бессмысленно? Подожди!

Ответа не было. Только пустота. Дырка в центре сердца. И с этим ничего нельзя было поделать. Бессмысленно пытаться заполнить пустоту новой тряпкой или прической.

— Мне надо домой.

— Прямо сейчас? Подожди!

— Я и так ждала слишком долго.

Грета попрощалась и вышла на улицу. Она шла медленно, едва волоча ноги. Он был ей нужен. Как воздух. Запах ветра и дороги. Хотя бы еще один раз. Всего лишь один. Она отвязала Мерлина и направилась в сторону Корвиале. Минут через пятнадцать она может быть в мастерской. Войти. Обнять его. Вдохнуть запах его кожи между подбородком и плечом. Пятнадцать минут. Потом десять. Пять. Минута. Грета выехала на улицу Джентилини с легким сердцем и ощущением безрассудного предчувствия счастья. Когда все теряет смысл, нет смысла бояться. Чтобы переломить судьбу, достаточно нескольких секунд просветленного безумия. А иногда и того меньше: пять ударов по педалям. И потом будет он. Причал его объятий. Конец пути.

Грета подкатила ко входу в мастерскую, но не смогла остановиться.

Она приехала домой страшно голодная. Смела остатки ужина — и не наелась. Ей захотелось пить. Она выпила воды, молока, снова воды, апельсинового сока. Ей чего-то не хватало. Четвертого этапа. Шоколада. Во всей квартире не было и тени шоколадной плитки. Она могла выйти и купить ее. Ни малейшего желания. Ей захотелось спать. Заснуть глубоким, темным, как шоколад, сном и больше никогда не просыпаться. Она бросилась на кровать и ухватилась за подушку. Потом закрыла глаза и вытянула руку. И вдруг нащупала что-то под простыней. Тонкий край конверта. Письмо, которое для нее нашел Ансельмо. Грета совсем забыла о нем. Она поднесла конверт к носу в поисках следа его запаха. Конверт ничем не пах. Она открыла его. Как будто, сделав это, могла на минуту снова оказаться рядом с ним. Она не нашла в конверте человека, которого любила, — она встретилась там с мужчиной, о котором не вспоминала много лет.

Дорогая Грета,

Я так давно тебе не писал. Впрочем, учитывая то, что ты ни разу мне не ответила, я не уверен, что ты прочитала хотя бы одно из моих писем.

По причинам, которые я предпочел бы объяснить тебе лично при встрече, я приезжаю в Рим. Я буду один, и мне бы хотелось увидеть тебя, чтобы рассказать одну историю. Мою историю. И я хотел бы услышать твою. Пожалуйста, ничего не говори маме. Позвони по номеру телефона в конце письма — и я приеду, куда ты скажешь.

Жду не дождусь дня, когда смогу обнять тебя.

Папа

Грета вполголоса произнесла номер телефона, как магическую формулу слишком опасного заклинания. Она не видела своего отца десять лет. Последнее воспоминание о нем — ее третий день рождения. Отец подарил ей белого волка и пообещал, что скоро вернется, а волк пока будет ее охранять.

— Когда ты вернешься? — спросила она.

Он что-то ответил. Она не помнила что именно. Да и какая разница. Все равно это была ложь.

Сначала она считала дни, потом недели, потом месяцы. Потом она перестала считать. И перестала разговаривать с белым волком. Но волк не обижался. Он продолжал смотреть на нее блестящими глазами и охранять ее постель. Как глупо, думала Грета. Волк должен кусаться, а не сидеть тихоней на кровати. Чтобы наказать его, она оторвала ему нос. Но волк не разозлился. Тогда она решила запереть его в самом темном углу шкафа. А потом забыла о нем. Он не напоминал о себе и восемь лет смирно просидел в темноте — без носа, но навострив уши, готовый в любую минуту наброситься на злодеев.