Мемуары везучего еврея - Дан Витторио Серге Страница 6

И действительно, не случайно итальянское еврейство сумело дать стране — впервые в современной истории — военного министра и двух премьер-министров, а его численный вклад в войны за независимость Италии и участие в армии Гарибальди в тридцать раз превышали его пропорциональную долю в населении всей страны. В течение тридцати лет критического периода Рисорджименто, между 1840 и 1870 годами, евреи чувствовали себя более итальянцами, чем сами итальянцы, потому что, в отличие от прочих обитателей полуострова, у них не было связей с аристократическими и католическими режимами итальянских государств, которые традиционно отделяли евреев от остального населения. Поддерживая Рисорджименто, руководимое такими людьми, как Мадзини, Кавур, Гарибальди и Виктор-Эммануил II, евреи крепко стояли за политическим движением, оправдывающим свои территориальные завоевания и объединение различных регионов в одно королевство агрессивной националистской, либеральной и антиклерикальной идеологией.

Евреи, таким образом, не только поддерживали идеи, совпадавшие с их собственными общинными интересами, но и встали на сторону поднимающейся политической и военной силы — пьемонтцев, которые не могли рассчитывать на безусловную поддержку народных масс всего Апеннинского полуострова. Действительно, пьемонтское правительство не могло, в особенности после военного поражения, нанесенного Габсбургами в 1848–1849 годах, рассчитывать на широкую народную поддержку. Жители Неаполя, Рима, Флоренции, Модены, Венеции, связанные со старинными местными династиями, колебались, стоит ли им сделать ставку на амбициозный, но чуждый для многих Савойский дом. Евреи же, будучи «безземельным племенем», были готовы служить ему без всяких условий и работать для создания нового «отечества», в котором они будут равными среди равных. Поэтому они присоединились к Рисорджименто с безграничной преданностью и энтузиазмом. Относительно высокий культурный и экономический уровень, а также ценные международные связи помогли им в этом. Брак между савойскими династическими интересами и общинными интересами евреев открыл им в Италии, как нигде в Европе, все двери к политическому, экономическому и культурному влиянию. Таким образом, в течение нескольких десятилетий евреи вроде моих прадедов и дедов чувствовали себя не только гражданами, но и отцами-основателями новой нации. Эта переходная, но захватывающая и опьяняющая ситуация, давая большинству пьемонтских евреев психологическую компенсацию и моральные оправдания утраты традиций своих предков, заставляла их верить, что они являлись одновременно и «настоящими итальянцами», и «настоящими евреями». Эта гибридная, но уникальная в Старом Свете ситуация и была источником того очарования, которое позже пленило такого сионистского лидера, как Хаим Вейцман [9], будущий первый президент Израиля. В тридцатые годы он не мог постичь, как до такой степени ассимилированные евреи могут быть свободными от того, что он в своих мемуарах называл «дурацкими самонадеянными представлениями так называемых французов или немцев Моисеевой веры».

Мои деды с отцовской стороны стали банкирами, а деды с материнской стороны успешно торговали землей и скотом. Все они были богатыми, если судить по их портретам, жирными буржуа, со всей их предвзятостью, устремлениями, социальным конформизмом, моральными ценностями и слабостями, общими для поколения «новых» итальянцев, заинтересованных в величии своего отечества так же, как и в процветании собственного бизнеса.

Исповедовать иудаизм в этих условиях было для них делом трудным и неблагодарным. В 1898 году, когда группа еврейских студентов в Турине попросила популярного в то время французского публициста и ярого сиониста Макса Нордау [10]написать статью в их газету по случаю пятидесятилетия еврейской эмансипации в Пьемонте, Нордау ответил на их просьбу точным анализом нового положения итальянских евреев: «До 1848 года, вы, о итальянские евреи, вы были евреями в Италии, а потом вы превратились в итальянцев еврейского происхождения. Кем вы станете в будущем? Просто итальянцами, даже без упоминания прилагательного „еврейский“, напоминающего о вашем прошлом? Люди уверяют меня в том, что именно так и случится. Они говорят мне, что большинство евреев в Италии — простите меня: итальянских евреев — забыли о своих истоках, что у них больше нет никаких еврейских интересов, они не знают и знать не хотят истории своего народа, они равнодушны к страданиям своих братьев в других странах, они не хотят даже признать существования братства в вере и не желают сохранять связь с людьми своей же крови, которые живут под менее голубыми и солнечными небесами. Правда ли это?»

В отношении моей семьи это было абсолютной правдой. Я не утверждаю, что мои деды стыдились своего еврейства — как раз наоборот! Но их иудаизм стал чисто формальным, лишенным своих вековых ценностей. Смешанные браки считались постыдными, однако еврейских девушек из хороших семей, как мою мать и ее сестру, посылали учиться в монастырские школы, где они должны были получить «лучшее образование». Ни в одной уважающей себя еврейской семье не посмели бы есть хлеб в пасхальную неделю, когда евреи должны есть мацу в память об исходе из Египта. Обе мои бабушки гордились своими красивыми пасхальными обеденными сервизами из фарфора, используемыми только в эту неделю года, однако даже мысль о том, чтобы не держать на кухне хлеба для прислуги или не употреблять в пищу некошерных продуктов, не могла прийти им в голову. Когда же из уважения к некоторым престарелым или «фанатичным» членам семьи они соблюдали кое-какие «странные» обычаи еврейской религиозной традиции, они делали это в глубоком убеждении, что подобным ритуалам нет больше места в современном обществе, хотя большинство ассимилированных семей продолжало превозносить еврейские ценности.

Никто, к примеру, не учил мою мать ивриту и не объяснял ей основных понятий иудаизма, за исключением, пожалуй, некоторых смутных упоминаний в процессе ее подготовки к бат-мицве, церемонии, проходившей в стиле конфирмации девушек-христианок. Мой отец читал наизусть, утром и вечером, небольшую часть молитвы Шма, отрывка из Библии, являющегося центром ежедневной литургии. Кроме того, в его бумажнике всегда лежал листок с текстом кадиша, напечатанным латинскими буквами. Кадиш читается при поминовении усопших, поэтому с обратной стороны листок был разлинован, чтобы можно было записать там имена «дорогих усопших» и даты их смерти по еврейскому и грегорианскому календарям. В годовщины смерти родственников даже самые далекие от религии евреи считали своим долгом посетить синагогу. В субботу, предшествующую годовщине погребения, мой отец заботился о том, чтобы его вызвали к подиуму в синагоге: стоя рядом с раввином, он слушал чтение недельного отрывка Торы. По окончании чтения, в котором он не понимал ни слова, имя умершего родственника произносилось вместе с суммой денег, ассигнованной отцом в его память. Во всем остальном, несмотря на гордость своим еврейским происхождением, мой отец был полным невеждой в вопросах еврейской культуры. Невозможно обвинять его в нарушении Моисеева закона, которому его никто никогда не учил. Он знал, что излюбленные им свинина и зайчатина запрещены в пищу согласно каким-то устаревшим еврейским идеям, однако он был несказанно удивлен, узнав, что нельзя зажигать огонь в субботу.