Господин мертвец - Бенджамин Вайсман Страница 55

Откуда-то вдруг вынырнул патрульный в черной куртке.

— Привет. Я — Том? — сказал он. В его голосе прозвучала какая-то вопросительная интонация, словно он не был уверен в собственном имени. — Что случилось?

— Она разбилась. Упала, и ее протащило вон по тем скалам. Она ударилась о камень и о деревья. Потеряла сознание…

— Вы серьезно? Правда? — растерянно переспросил Том. Его глаза стали круглыми от ужаса. Он хотел помочь, но не знал как. У него не было рации, и он не знал, что делать. Вообще. Полный ноль. Мы стояли над Марни — два беспомощных идиота. Мне хотелось наорать на этого Тома, но я сдержался. Он был не виноват. Парень был перепуган до дрожи, его бледное лицо сделалось чуть ли не зеленым. Он подошел к Марни и упал вниз с обрыва, футов на десять, ударившись о дерево.

— Почему у вас нет рации?

— Нам не выдают, — сказал он, пытаясь подняться на ноги, и залезть обратно. — Все равно горы перекрывают связь.

Я приоткрыл лицо Марни и показал ему. А смысл?..

Мы еще некоторое время покричали, призывая на помощь. Том и я стояли плечом к плечу, беспомощно созерцая деревья, горы, искореженное тело Марни, распластанное на снегу. Казалось, минула целая вечность. Наконец, появился лыжный патруль. Сначала один, потом и второй. Брен и Брент. «Сколько времени она пребывает в таком состоянии? Вы видели падение? Как это произошло? Вы были с ней вместе? Кто вы? Как ее имя? Где ее лыжи?» Третий патрульный спустился с вершины Сатанинской Пасти, волоча за собой санки. Он ехал со всей возможной осторожностью, стараясь не разбиться сам и не разбить кислородные баллоны. На его нагрудной табличке было написано: Брент.

Я поддержал санки. Спасатели распрямили тело, на счет «три» переложили его на пластиковую доску и привязали. Потом положили Марни на санки, накрыли одеялами и сказали, что хрипящей звук может означать повреждение легкого. Медленно и осторожно процессия направилась вниз. Один из спасателей ехал впереди, держа санки за ручки; второй двигался сзади, следя, чтобы тело не сместилось. Видимо, я должен был отправиться вместе с ними, но я просто стоял на одном месте, глядя им вслед. Разумеется, догнать их не составляло труда. Я никак не мог осознать, что там, внутри этого маленького кокона, — лежит Марни. Это мне положено находиться там, мне. Я был безрассудным лихачом, виновником аварий и катастроф, это я постоянно бился головой об деревья. Она была более осторожной, рассудительной. Но именно я съехал вниз без сучка без задоринки, в то время как…

Когда я добрался до базы, Марни уже лежала в карете скорой помощи. Вокруг кипела обычная повседневная жизнь. Разгневанный отец бушевал над плачущим сыном, крича: «Будешь это делать, когда дорастешь вот досюда!» Ладонь темпераментного отца, облаченного в зеленый переливчатый комбинезон (мне так и виделась шестифутовая ящерица в оранжевых ботинках), была поднята над землей до уровня его носа.

Кто-то постучал меня по плечу и спросил, не подвезти ли к больнице. Оказалось, это начальник пожарной охраны. Он помог мне забраться в свой красный грузовичок. Никогда прежде мне не приходилось беседовать с пожарниками. Я ощущал гордость, будто персонаж какой-нибудь грустной американской пьесы о жизни в маленьких городках. Если бы снова пошел снег, я бы, пожалуй, постоял немного перед пожарной станцией. Дождался б, покуда у меня на голове не образуется снежная шапка в три дюйма толщиной. Может быть, падающий снег простил бы меня и обернул время вспять… Но снег не шел… Начальник пожарной охраны казался любезнейшим человеком во вселенной. И почему бы ему на самом деле не быть таковым — этому человечку лет под шестьдесят, который проводил большую часть своей жизни, попивая кофе? Он выглядел как Санта Клаус со своим внушительным сизым носом и большими печальными глазами. Интересно, как часто ему приходится сталкиваться с этой спасательской рутиной?..

— Надеюсь, с вашей подругой все будет в порядке, — сказал он. — Как ее зовут?

— Марни. — Я смотрел вперед через ветровое стекло и не знал, что сказать. — Давно вы здесь работаете? — спросил я наконец.

— Целую вечность, — откликнулся он. — Тридцать пять лет. — Легкая улыбка тронула его губы и пропала. — А сегодня я просто помогал здесь, на базе. Перевозил народ. Суматошный денек выдался, обычно здесь спокойнее.

Я мог бы сказать начальнику пожарной охраны, что всю жизнь мечтал стать пожарником. Что мне нравится спать не раздеваясь и все такое. Мы пожали друг другу руки и распрощались. В несколько шагов я пересек автостоянку больницы, и автоматические двери разъехались передо мной. Мне случилось побывать в больнице горнолыжного курорта Маммот, когда я был подростком. Тогда я стукнулся бедром, и на нем выросла двенадцатидюймовая гематома. Доктор сделал разрез и выцедил мою почерневшую кровь в ведро — словно механик, меняющий масло.

Улыбчивый регистратор протянул мне ручку и велел расписаться. Я повиновался. Потом разыскал свободное место рядом со стайкой мальчишек, ожидавших своего друга Кэси. Как стало ясно из их разговоров, Кэси попал сюда с подозрением на перелом запястья. Один парнишка с расцвеченной фингалами физиономией и без двух передних зубов, сказал:

— Этот дурень от горшка два вершка, а думает, что он Шон Палмер [30].

Минуту спустя медсестра назвала мою фамилию, уточнила, кем мне доводится Марни, и попросила связаться с ее родными. Она сказала: Марни в критическом состоянии. Я узнал номер ее родителей через Питтсбургскую справочную. П-у-у-с-е-м-п, единственные Пуусемпы в Питтсбурге. Марни что-то там говорила о музее Уорхола. Я пребывал на грани между всепоглощающей истерикой и жутким хладнокровием. Обе крайности внушали стойкое отвращение. Если я не плакал, то чувствовал себя последней скотиной. Когда же принимался рыдать, то опасался, как бы не вошла сестра и не увидела меня таким — трясущимся и разваленным.

Еще прежде, чем я успел позвонить, кто-то постучал в дверь. Женский голос сообщил, что меня желает видеть главный врач. В следующее мгновение я уже был в коридоре. Я был горд тем, что владыка этой больницы желает что-то сказать или спросить. Я словно был послом из государства Марни…

Врач оказался плотным невысоким человечком с уверенным взглядом. Он назвался Джоном Смитом, и мы пожали друг другу руки. Доктор сказал, что ему пришлось просверлить у Марни в голове два отверстия, дабы уменьшить внутричерепное давление. У нее была серьезная опухоль. Марни могла умереть. Меня начал разбирать истерический смех. Отверстия? Просверлил? Я не мог себе это представить. Что ему Марни — деревяшка, что ли? Не слишком ли примитивно для моего друга? Я тупо смотрел на доктора. Возможно, я сказал ему «спасибо»… Сестра отвела меня обратно, в комнату с телефоном, и две минуты спустя я уже беседовал с миссис Пуусемп. Я сказал, что Марни упала, катаясь на лыжах, и получила серьезные травмы, что врач просверлил две дыры у нее в голове и что ее по воздуху доставят в Рено, поскольку это слишком сложный случай для маленькой горной больницы. Миссис Пуусемп была само спокойствие. Она записала номер моего телефона, повесила трубку, позвонила мужу, а затем перезвонила мне — одновременно с мужем, говорящим по параллельной линии. Он хотел знать, не вытекли ли у Марни мозги. Я сказал: нет. Все на месте. Просто теперь у нее две дырки в черепе.