Настройщик - Дэниел Мейсон Страница 54

На следующее утро Эдгар успел проснуться до прихода детей и спустился к реке. Он ожидал найти там доктора за завтраком или, может быть, встретить Кхин Мио, но берег был пуст. Волны Салуина плескались о песок. Он взглянул на ту сторону в поисках птиц. Кто-то вспорхнул. «Еще один королевский зимородок, — подумал он и улыбнулся про себя. — Я уже начинаю учиться». Эдгар вернулся на поляну. Навстречу ему от домиков спускался Нок Лек.

— Доброе утро, мистер Дрейк, — проговорил юноша.

— Доброе утро. Я искал доктора. Ты не знаешь, где он?

— Раз в неделю доктор бывает в своей... как это говорится?

— Доктор в своей приемной?

— Да, в приемной. Он послал меня за вами.

Нок Лек повел Эдгара по маленькой дорожке к лагерным строениям. Когда они подходили к приемному покою доктора, туда зашла пожилая женщина с плачущим ребенком на руках. Он был туго спеленат в пеструю тряпку. Эдгар и Нок Лек последовали за ней.

Помещение было полно людей, несколько дюжин мужчин и женщин в разноцветных одеждах и тюрбанах сидели, стояли, держали на руках детей, заглядывали через головы друг друга, пытаясь разглядеть доктора, который сидел в дальнем конце напротив входа. Нок Лек провел настройщика сквозь толпу, тихим голосом прося пропустить их.

Доктор расположился за широким столом и слушал через стетоскоп ребенка. Пошевелив бровями вместо приветствия, он продолжал свое занятие. Ребенок безвольно лежал на коленях молодой женщины. Эдгар решил, что это, должно быть, мать. Она была совсем юной, лет пятнадцати-шестнадцати. Глаза ее были заплаканными и усталыми. Как и у большинства других женщин, ее волосы были убраны под широкий тюрбан, который с непринужденным изяществом покоился у нее на голове. На ней было платье из домотканой материи, подвязанное поясом на бедрах, с узором из переплетающихся геометрических фигур. Хотя в том, как она его носила, был оттенок элегантности, приглядевшись, Эдгар заметил, что ткань по краям обтрепалась. Он вспомнил о том, что доктор рассказывал о засухе.

Спустя довольно продолжительное время доктор наконец убрал стетоскоп. Он что-то сказал женщине на ее наречии, затем повернулся и стал рыться в шкафу, стоящем за его спиной. Эдгар смотрел через его плечо на ряды аптечных склянок. Доктор заметил его интерес.

— У меня здесь почти все то же самое, что и у любого английского аптекаря, — сказал он, подавая женщине маленький флакончик с темной жидкостью. — Настойка Варбурга и мышьяк от лихорадки, пилюли Кокля и хлородин, пудра Гоа от круглых глистов, вазелин, мазь Холлоуэя, порошок Давера, лауданум от дизентерии. А еще вот это. — Он показал на ряд необозначенных флаконов с листьями и мутными жидкостями, расчлененными насекомыми и ящерицами, плавающими в настоях. — Местные средства.

Кэррол снова потянулся к шкафу и достал большую бутыль, заполненную какими-то травами и почти непрозрачным настоем. Он вытащил пробку, и комната наполнилась сладким запахом. Он запустил в бутыль пальцы, вытащил мокрую растительную массу и наложил ее на грудь ребенка. По его бокам потекли струйки воды. Доктор начал пальцами растирать настой по горлу и грудной клетке ребенка. Глаза у Кэррол а были полуприкрыты, и он начал что-то тихонько нашептывать. Наконец он открыл глаза, завернул младенца обратно в пеленки вместе с листьями и что-то сказал матери. Она встала и благодарно поклонилась, а потом пошла обратно сквозь толпу.

— Что с ним? — спросил Эдгар.

— Я думаю, чахотка. Тот маленький флакончик — противотуберкулезная микстура Стивенса, — ответил Кэррол. — Доставлена прямо из Англии. Я несколько сомневаюсь в ее эффективности, но у нас, к сожалению, нет ничего лучшего. Вам известно об открытиях Коха?

— Только то, что я читал в прессе. Но я ничего не могу сказать вам по этому поводу. Я знаю микстуру Стивенса только потому, что мы покупали ее для нашей горничной — у нее мать больна чахоткой.

— Этот немец думает, что нашел причину заболевания. Это бактерия, которую он назвал «туберкулезной палочкой». Но прошло уже пять лет. Как бы я ни старался следить за всеми новшествами, мы здесь в слишком сильной изоляции, и новости о достижениях науки сюда доходят плохо.

— А растение?

– Местные знахари называют его «махау ци». Это знаменитое снадобье качинов, и их травники берегут его от чужаков. Я долго убеждал их показать его мне. Я почти уверен, что это какой-то вид бересклета, хотя наверняка сказать не могу. Они пользуются им при многих болезнях, кое-кто верит, что излечиться можно, лишь произнеся слова «махау ци». Говорят, что он особенно хорошо помогает при заболеваниях дыхательных путей, а у этого ребенка кашель. На всякий случай я смешал его с мазью Холлоуэя. Я долго сомневался в травах, но потом мне все-таки начало казаться, что некоторые мои пациенты, принимающие их, действительно чувствуют себя лучше. Ну и еще молитвы.

Эдгар недоуменно уставился на доктора.

– Кому? — спросил он наконец. Но подошел очередной пациент, и доктор ничего ему не ответил.

Это был мальчик, прижимающий к груди левую руку. Кэррол пригласил Эдгара сесть на стул позади себя. Он потянулся к руке мальчика, но тот не дал доктору дотронуться до нее. Его мать, стоявшая позади, что-то резко сказала ему. Наконец Кэррол аккуратно распрямил руку мальчика. Три пальца на ней были почти оторваны, они болтались на изорванных связках, все в сгустках запекшейся крови. Кэррол осторожно коснулся раны, и мальчишка скривился от боли.

– Плохо, — пробормотал доктор и заговорил с женщиной на шанском языке. Мальчик начал плакать. Кэррол обернулся и сказал что-то Нок Леку, который достал из шкафа какой-то сверток и положил на стол. В нем были бинты, бандаж и несколько хирургических инструментов. Мальчик закричал.

Эдгар нервно оглядел помещение. Прочие пациенты оставались спокойны, безразлично наблюдая за происходящим.

Кэррол достал из шкафа очередную бутыль. Взяв руку мальчика, он растянул ее на расстеленной на столе ткани. Затем полил из бутылки на рану. Мальчик дернулся и закричал снова. Кэррол вылил жидкости еще и вытер руку тканью. Потом достал из шкафа пузырек поменьше и намочил густым настоем бинт, которым протер рану. И мальчик начал успокаиваться.