Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Джон Айдиноу Страница 51
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Джон Айдиноу читать онлайн бесплатно
Мысль Поппера о том, что прогресс достигается методом проб и ошибок, была одной из действительно великих идей двадцатого века, — и подобно многим подлинно великим идеям, казалась до изумления простой. Ошибки возможны всегда; «истина» не бывает несомненной. Как в науке критерий фальсифицируемости позволяет отличить истинную науку от ложной, так и в политике потребносгь в проверке, анализе и исследовании делает открытое общество жизненной необходимостью. Важное открытие Поппера состояло в том, что демократия — это не роскошь, которую страна может себе позволить, лишь достигнув определенного уровня развития, а, напротив, необходимое условие прогресса. Поппер был убежден, что демократия влечет за собой рациональную установку, которую можно вкратце сформулировать так: «Я могу ошибаться, а ты можешь быть прав, и, приложив совместные усилия, мы можем приблизиться к истине».
Но при этом возможность выбирать правительство не является достаточным условием демократии. Поппер был убежден, что платоновский вопрос «Кто должен управлять государством?» таит в себе большую опасность. Не законность власти должна заботить нас в первую очередь. В конце концов, Гитлер пришел к власти законным путем, получив пост канцлера из рук парламентского большинства.
«[В "Открытом обществе"] я предложил заменить платоновский вопрос "Кто должен управлять государством?" принципиально другим: "Как создать конституцию, которая обеспечит смену правительства без кровопролития?" Этот вопрос ставит во главу угла не способ избрания правительства, а возможность его смещения».
Для Поппера вопросы о правительстве и структуре общества были настоящими проблемами, не менее достойными философского исследования, нежели индукция или понятие бесконечности, — и уж явно более актуальными. Поппер питал отвращение к Витгенштейну в первую очередь потому, что презирал очевидное равнодушие последнего к животрепещущим вопросам реальности — по крайней мере как к объектам приложения философских усилий.
Рассел, большой поклонник «Открытого общества», был еще более «общественным животным», чем Поппер. Он тоже считал, что философ обязан покинуть башню из слоновой кости и посвятить себя сложностям современного мира. В 1946 году его особенно тревожила ядерная угроза. Годом спустя он прочтет в Голландии и Бельгии цикл лекций, в которых предложит радикальное решение проблемы — мировое правительство, «обладающее монополией на все мощнейшие виды вооружений».
Как раз в это время третья жена Рассела Патриция (известная как «Питер») развернула кампанию по улучшению условий жизни в британской зоне оккупированной Германии. Через несколько недель после встречи с Поппером, 18 ноября, когда правительство объявило, что британские граждане получат на Рождество дополнительные пайки, она поставила свою подпись под негодующим посланием в The Times-, нельзя принимать такое решение, когда в британской зоне голодают люди! «Мы считаем, что, пока правительство не пересмотрит коренным образом свою продовольственную политику, мы подвергаем опасности не только сегодняшнюю стабильность в Европе, но и шансы на подлинный мир».
Война кончилась, но будущее Европы представлялось безрадостным. Промышленность была разрушена, людям не хватало самого необходимого, во многих странах Западной Европы процветали коммунистические партии, Советы железной хваткой держали Восточную Европу и разрабатывали атомную бомбу. Все это представляло непосредственную угрозу западной демократии. А Поппер и Рассел тем временем в бессильном гневе наблюдали, как Витгенштейн убеждает новое поколение философов, что философия — это исключительно забавы с языком. Так, по крайней мере, видели ситуацию оба корифея. Этот обман, полагали они, необходимо разоблачить — ради будущего философии.
Ломая голову над проблемами
Снова и снова говорят, что философия не движется вперед, что мы заняты все теми же философскими проблемами, которыми занимались греки. Но говорящие так не понимают, что иначе и быть не может. Потому что язык наш остался прежним и по-прежнему соблазняет нас задавать все те же вопросы.
Витгенштейн
С точки зрения Поппера, наследника великой философской традиции, существовало множество настоящих проблем, достойных внимания философов: от структуры общества до природы науки, от отношений между духом и телом до смысла бесконечности, вероятности и причинности. В драме, разыгравшейся в аудитории НЗ, фоном служили сразу несколько из этих тем.
Когда Витгенштейн потребовал привести примеры проблем, не могло быть никаких сомнений, что одной из первых Поппер назовет «индукцию» («Взойдет ли солнце завтра?»). Проблему индукции Поппер использовал для критики принципа верификации, и именно это стало причиной его напряженных отношений с Венским кружком; в прошлое свое появление в логове Клуба моральных наук он тоже говорил об индукции, и в 1946 году был по-прежнему одержим ею. Он считал, что ему удалось разгадать эту загадку. Утверждают, что в последние годы жизни любые попытки «воскресить» эту проблему приводили его в бешенство — словно кто-то у него на глазах пытался склеить обломки поверженного им идола.
Как уже говорилось, Подпер объявил, что принцип верификации несостоятелен, поскольку основан на индуктивном мышлении, и выдвинул в противовес ему собственный критерий — так называемый принцип фальсифицируемости, или опровержимости, позволяющий отличить не смысл от бессмыслицы, но науку от псевдонауки. Однако и этому принципу досталось от критиков. Доказывали — в том числе и Имре Лакатос, бывший ученик, а потом заклятый враг Поппера, — что некоторые теории просто обязаны пережить попытку их опровергнуть, а некоторые великие теории пережили ее на ранних стадиях. Бывают случаи, когда опровержению подлежат не гипотезы, а эксперимент. Так, когда ученые, проверяя гравитационную теорию Галилея, бросали в ствол шахты стальные шарики разной массы, то, что поначалу казалось опровержением теории, впоследствии оказалось свидетельством влияния внешнего фактора — а именно железной руды. Один аномальный результат — не повод отвергать здравую теорию.
Лакатос, помимо прочего, утверждал, что о гипотезе нельзя судить лишь по количеству и смелости ее предсказаний. В первую очередь интерес представляют предсказания уникальные, не выдвигаемые другими теориями, — иначе проверка позволяла бы подтвердить несколько теорий одновременно. Если человек, неподвижно стоя на земле, бросает камень, то предсказания ньютоновой физики и физики Эйнштейна о том, куда этот камень приземлится, будут примерно одинаковы; а если бросать камень с космического корабля, то предсказания эти будут принципиально разными. Но если это верно, то выходит, что в науке есть субъективный, социологический компонент: теорию следует оценивать не на фоне реальности, а на фоне других современных ей предположений.
Поппер считал, что его теория неуязвима для такого рода ядовитых стрел. Однако наиболее серьезной критике он подвергся за то, что вопреки своим громким заявлениям, ему так и не удалось разрешить юмов-скую проблему индукции. Критики утверждали, что Поппер не дал удовлетворительного ответа на вопрос, предложенный Имре Лакатосом: почему человеку не следует прыгать с Эйфелевой башни. Под действием гравитации человек очень скоро достигнет земли и разобьется в лепешку — это подтверждено бесчисленными несчастными случаями и самоубийствами. Однако, как отмечал Поппер, из того, что это повторялось бессчетное множество раз, логически не следует, что очередного прыгуна ждет такая же участь. Как бы то ни было, если не верить, что прошлое хотя бы отчасти позволяет судить о будущем, то нет причин не прыгать.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии