Красивая ложь - Лиза Ангер Страница 5

— Предлагаю назначить другой день, — строго произнесла администратор, как будто не хотела верить предложенным мной объяснениям, но не слишком из-за этого расстраиваясь.

Через минуту я уже была свободна. Свобода, наверное, самое важное для меня ощущение. Важнее молодости, славы, денег. Я не стала бы рисковать, упоминая о любви, но многие из тех, кто знает меня, подтвердили бы, что я готова на все ради своей независимости. Одним из таких людей мог бы стать Захарий.

— Завтрак у «Бабби»? — без предисловий спросила я, когда он взял трубку.

Наступила пауза, и я услышала, как он поворачивается на кровати. Еще несколько месяцев назад я могла бы быть рядом с ним в такой момент.

— Разве у тебя нет работы? — спросил он.

— У меня как раз перерыв между двумя проектами, — с деланным негодованием ответила я.

Я говорила правду, потому что я действительно ждала следующего заказа на работу, но стоило ли это обсуждать?

— В котором часу? — В его голосе прозвучали надежда и сожаление одновременно, — нотки, которые часто проскальзывали в его настроении во время наших с ним разговоров.

— Давай через час.

— Хорошо, увидимся в кафе.

Захарий был мужчиной, за которого я должна была выйти замуж. Наши жизненные пути пересеклись еще в детстве. Мои родители любили его больше, чем моего родного брата. Мои друзья также обожали его. У него были красивые светло-русые волосы, выразительные глаза и тело спортсмена. Кроме того, Захарий делал прекрасную карьеру, а его отношение ко мне было выше всяких похвал. Я тоже относилась к нему с большой симпатией. Но когда настало время принимать решение, я пошла на попятный. Чего я испугалась? Что это навсегда? Многие восприняли это именно так. Но я думаю, что дело тут в другом. Просто мне кажется, что мы с Захарием не подходим друг другу. Я не могла бы выразить это точнее. У нас были великолепные отношения, доверительные и открытые, и прекрасный секс; нам нравились одни и те же вещи: мы оба разделяли страсть к динозаврам в музее естествознания и ванильному мороженому, которое подавали в одном кафе. Но ведь любовь заключается не в этом, правда? Я так прикипела к Заку душой, что, в конце концов, решила: он заслуживает женщину, которая будет любить его сильнее, чем я. Любовь — это больше, чем сумма всех слагаемых. Если вы не понимаете, о чем речь, то вы не одиноки. Мои родители и мать Зака, Эсме (с которой у меня более близкие отношения, чем с собственной матерью), до сих пор не могут прийти в себя от такого поворота событий. Еще когда мы были детьми, они лелеяли надежду на то, что мы с Заком создадим семью. Поэтому они воспринимали наши свидания с большим энтузиазмом. Когда мы решили расстаться, они, пожалуй, переживали наш разрыв едва ли не сильнее, чем мы сами.

В то утро Зак и я были уже просто друзьями. Я оборвала наши близкие отношения около полугода назад. Мы с большим трудом преодолевали разочарование Зака и пытались успокоить его раненое самолюбие (скорее, ужаленную гордость), но все же потихоньку двигались в сторону настоящей дружбы. У меня еще оставалась надежда, хотя и слабая, на то, что нам удастся этого добиться.

Я скатилась с кровати и оттолкнула ее к стене. Дело в том, что полы в моей квартире немного продавлены. В моей «спальне», как мне кажется, настоящая яма. Так как у меня кровать на колесиках, то после беспокойной ночи я часто просыпаюсь чуть ли не посредине комнаты. Это, конечно, относится к разряду неудобств. Некоторые даже пришли бы в ужас от такого.

Я включила воду и плотно притворила дверь в узкую ванную, облицованную черно-белой плиткой, чтобы немного ее нагреть. Вслушиваясь в шум дождя, я потопала в кухню и сделала себе кофе. Мне казалось, что только когда я ощутила в воздухе аромат эспрессо, я окончательно проснулась. Первая авеню уже наполнилась шумом и запахом свежей выпечки. За моим домом была расположена булочная, вентиляционная система которой выходила как раз во внутренний дворик нашего здания. Взглянув на другие окна, я заметила, что у гитариста, живущего напротив, все еще задернуты шторы. Пара геев уже восседала за столом в кухне перед большими чашками, наполненными черным кофе. Блондин читал «Новости Виллидж», а его темноволосый любовник был занят журналом «Уолл-стрит». Молодая азиатка делала утреннюю зарядку — какой-то комплекс на растяжку из йоги, а ее соседка по квартире что-то читала вслух в другой комнате. Из-за холода все закрыли окна, и чужая жизнь проходила передо мной, словно на экране телевизора с выключенным звуком. Мои соседи были неотъемлемой частью моего утра, как и я для них, ждущая свой кофе.

Как я уже говорила, это был период между двумя проектами. Я только что закончила обзорную статью для журнала «Нью-Йорк» о мэре Руди Джулиани, за которую мне очень прилично заплатили. Я ждала звонков от редакторов «Ярмарки тщеславия», «Нью-Йоркер» и «Нью-Йорк таймс», потому что уже могла похвастаться нужными знакомствами и хорошими идеями. Для человека с моим опытом эта уверенность была вполне обоснованной: я проработала как вольнонаемный писатель уже семь лет. Вначале, как и любой новичок, я испытывала большие трудности. Наверное, если бы мои родители не решили материально поддержать меня после окончания колледжа, то мне пришлось бы вернуться домой. Но, имея искру таланта, я смогла выйти на профессиональный уровень, что значило вовремя сдавать работу и не спорить с редакторами. Теперь у меня была хорошая репутация и необходимые связи. Все остальное — лишь тяжелый кропотливый труд.

Однако, даже несмотря на это, мне пришлось бы очень туго, не получи я приличную сумму по наследству от дяди Макса, который внезапно умер почти год назад. Вообще-то говоря, он не был мне дядей. На самом деле он приходился моему отцу лучшим другом: их связывали детские годы, проведенные в Детройте. Мой отец и Макс прожили в родном городе первые восемнадцать лет жизни. Они оба были из семей рабочих с автомобильных заводов, но с одной разницей: родители моего отца были очень порядочными людьми, строгими, но справедливыми, а отец Макса отличался крутым нравом и страдал алкоголизмом. Однажды он избил мать Макса, которому в ту пору исполнилось шестнадцать, до потери сознания, и она умерла. Родители моего отца не допустили, чтобы мальчика отправили в интернат. Они решили взять на себя расходы по его содержанию. Каким-то чудом им удалось обеспечить учебу в колледже и для своего родного сына, и для Макса.

Мой отец поступил в медицинский институт, стал педиатром и работает им до сих пор. Макс работал на рынке недвижимости. Он достиг невиданного успеха и был известен на всем Восточном побережье. Чувствуя себя обязанным моим дедушке и бабушке, он попытался отблагодарить их, но они не приняли чек, который он им настойчиво предлагал. И все же на нас постоянно лился щедрый дождь подарков в виде круизов на Карибские острова, машин и дорогущих велосипедов. Конечно, мы обожали его. Дядя Макс так и не женился, поэтому относился ко мне и моему брату Эйсу, как если бы мы были его собственными детьми.

Все считали Макса счастливым человеком. Мы редко видели его хмурым. Он всегда готов был разделить с нами веселье. Но, даже будучи ребенком, я замечала, что его как будто окружал ореол грусти. Я помню, как смотрела в его голубые глаза и на маленькие складки в уголках его рта и ощущала тоску, которая поселилась в его душе. Я вспоминаю взгляд, полный затаенной грусти, который он бросал на меня, когда думал, что его никто не видит. А еще я вспоминаю, как он смотрел на мою мать, Грейс. Она в его глазах была даром небес, который достался не ему.