Каков есть мужчина - Дэвид Солой Страница 5

– Хорошо, – говорит Саймон, не отводя взгляда от пейзажа, подернутого дымкой.

Все происходит очень быстро. Когда поезд прибывает, на платформе уже толкутся люди отчаянного вида. Их поднятые лица проплывают за окнами, пока поезд замедляет ход. Английские тинейджеры создают толкотню на выходе, неловко спускаясь по крутым ступенькам лестницы, и через пару минут они уже сидят в «шкоде», старше их самих, гудящей точно осиный рой и выпускающей тучи синеватого выхлопа. Этот газ имеет дурманящий, сладковатый запах. Как и цветущие деревья. Их водитель, помимо родного чешского, знает всего несколько слов на немецком.

– Zimmer frei, Zimmer frei ^[13], – упорно повторял он на станции, хватая их сумки и проталкиваясь к своей машине.

Они едут минут двадцать, почти все время в гору (очень, очень медленно), через зеленый пригород с гравийными дорогами, мимо старых жилых домов на маленьких участках, пока, наконец, не останавливаются около одноэтажного дома с деревом у крыльца и подъездной дорожкой, засыпанной опавшими лепестками цветов. Здесь живет водитель со своей женой, которая немного знает английский.

Они выходят из «шкоды» под птичьи трели, и жена водителя проворно, как будто даже с нетерпением, открывает скрипучие ворота. Ей, вероятно, около сорока, и кажется, что она только поднялась с постели. Волосы у нее золотисто-русые, они не убраны и рассыпаны по плечам, а одета она в желтый хлопковый халат и голубые резиновые сандалии. Она ступает в этих сандалиях по усыпанной лепестками дорожке, и сетчатая тень от дерева ложится на нее, играя на гладкой коже улыбчивого лица, и она уверенно целует молодых гостей. Она поспешно проводит их в дом и показывает им их комнату – с одной кроватью, и пенопластовым матрасом в пятнах на полу, и окном, облепленным листьями. Она улыбается, глядя, как они, уставшие после дороги, проходят в комнату.

– Хорошо? – спрашивает она.

Она говорит им оставить вещи здесь и идти за ней завтракать, так что они проходят за ней по длинному коридору, огибая стиральную машину и минуя комнату, похожую на захламленную ванную, и оказываются на кухне.

Саймон продолжает прокручивать в голове сон, приснившийся ему в поезде, пока идет вместе с другом за хозяйкой на кухню. Сон кажется ему более реальным, чем этот коридор со стиральной машиной и залитая солнцем кухня, где его приглашают присесть.

единственное место, где я хочу быть

Она занята сейчас чем-то, в этот самый момент, она занята чем-то сейчас, пока он садится за небольшой квадратный стол на солнечной кухне. И ее улыбка, обращенная к нему во сне, кажется ему реальнее, чем эта женщина, вынимающая что-то из холодильника и объясняющая им, почему, решив остановиться у нее, они сделали правильный выбор.

Ее улыбка, обращенная к нему во сне. Возможно, он просто додумал ее. На самом деле она не улыбалась. Лицо было серьезным. Бледное, в обрамлении темных волос, оно было серьезным. Однако ее кукольные голубые глаза лучились нежностью, и он почему-то знал, что она улыбалась ему. А затем он проснулся в первом свете утра, наполнявшем вагон, и услышал частый перестук колес.

Она говорит, что деньги ее не интересуют – она не поэтому принимает людей. Просто ей нравятся люди, говорит она, и она хочет помогать им. Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь им.

– Я помогу вам, – говорит она им.

Дом расположен, признает она, не совсем в центре города, но она уверяет их, что добраться туда не сложно. Она покажет им, как это сделать, и, пока они едят, она разворачивает на столе карту и проводит пальцем путь до станции метро, и кажется, что большая часть пути проходит по сгибу карты, где она совершенно истерта.

Они пьют сливовицу из маленьких чашек, похожих на желуди, а воздух все сильнее наполняется сигаретным дымом. Халат одет на ней весьма свободно, и когда она наклоняется над потертой картой Праги, расцвеченной разными цветами, возникает ощущение, что под халатом она ничего не носит, что отмечает Фердинанд и дает это понять другу, улыбаясь ему и многозначительно кивая, когда вдруг входит ее муж и, вынув сигарету из своего маленького рта, говорит что-то по-чешски.

Она пытается отмахнуться от него, даже не поднимая глаз от карты, по которой отмечает пальцем с обгрызенным ногтем извилистую улицу – и между ними происходит быстрая перебранка.

Фердинанд все это время улыбается с намеком.

А она все так же склоняется над картой.

Ее муж стоит на месте какое-то время, излучая недовольство. А затем уходит, и она говорит, что ему нужно работать. Она объясняет, что он бывший профессиональный футболист, а теперь учитель физкультуры.

Она садится, закуривает очередную сигарету и кладет руку на колено Саймону. (Похоже, она, несмотря на его молчание, прониклась к нему.)

– Мой муж, – говорит она, – не знает нич-чо, кроме футбол.

Возникает пауза. Ее рука лежит на его колене.

– Вы понимаете меня?

– Да, – говорит он.

От алкоголя в столь ранний час и после такой жуткой ночи его сильно развозит. Он не вполне уверен, что вообще происходит и о чем она говорит. Все кажется непривычно ярким – интерьер кухни, залитой солнцем, картинки с котятами на стенах, голубые глаза жены футболиста, ее тонкая, словно пергамент, кожа. Она смотрит на него в упор. Он опускает глаза и невольно смотрит на ее голые колени.

И снова ее глаза.

– Он не знает нич-чо, кроме футбол, – говорит она. Пока она произносит это, он смотрит на ее рот. – Вы понимаете меня. – На этот раз это не похоже на вопрос. Это звучит как указание. – А вы, молодые мальчики, – говорит она со счастливой улыбкой, поднимая бутылку бренди, – вам нравится спорт?

– Мне – да, – отвечает Фердинанд.

– Да?

– А Саймону – нет.

– Это неправда, – говорит Саймон раздраженно.

Но она как будто этого не слышит. И говорит, повернувшись к нему:

– Не нравится? А что нравится? Что нравится? Думаю, я знаю, что тебе нравится! – И, снова кладя руку ему на колено, она начинает смеяться.

– Саймону нравятся книги, – говорит Фердинанд.

– О, вам нравятся книги! Это мило. Мне нравятся книги! О… – произносит она и кладет ладонь на сердце, – я люблю книги. Мой муж, он не любишь книги. Ему не интересно искусство. Вам интересно искусство, я думаю?

– Ему интересно искусство, – отвечает Фердинанд.

– О, как мило! – говорит она и вздыхает, переводя взгляд на Саймона. – Красота, – говорит она. – Красота, красота. Я живу для красоты. Смотрите, я вам покажу.

Вся в возбуждении, она подводит их к картине, висящей в холле. Плоский, безжизненный, аляповатый пейзаж. Эту картину, говорит она им, она купила в Венеции.