Весы - Дон Делилло Страница 5

Они назвали это «неполной отставкой». Этакая семантическая любезность. Его устроили тут на преподавательское место и выплачивали спецгонорар за вербовку способных студентов в качестве младших агентов-стажеров. Поскольку речь шла о женском колледже, это было неприкрытой издевкой, которую с горечью и терзаниями оценил даже сам Уин — как будто до сих пор был на их стороне и наблюдал за собой издали.

Вот так мы и кончаем, думал он. Шпионим за самими собой. Мы во власти собственной беспристрастности. Хорошая мысль для завтрака.

Он сложил пополам слегка поджаренный кусок хлеба, решив наконец-то поесть. Мэри Фрэнсис чудилось, что в его заурядном теле есть сила убеждения. Худощавая и живая фигура. Мягкое лицо, ясные глаза, высокий, печальный и крапчатый лоб. В этом человеке пылает вера, в нем чувствуется осмысленность. Мэри Фрэнсис яснее, чем когда-либо, видела это сейчас, когда его отстранили от совещаний и планерок, оперативных групп, секретных тренировочных баз. Лишившись реальных обязанностей, взаимодействия с людьми и событиями, питавшими его рвение, он сам превратился в олицетворенный принцип, воплощенное рвение. Она боялась, что он станет одним из тех, кто свою обиду обращает в праведность и долгие годы сияет чистым светом мученика. По радио сказали — температура далеко за семьдесят. Бог живет и здравствует в Техасе.

Вошла Сюзанна, их шестилетняя дочь: опять проголодалась. Она ткнулась головой отцу в плечо, слегка надув губы и по-особому скрестив ноги; так девочка всегда требовала внимания. Волосы у нее были такие же непритязательно светлые, как у матери, густые и жесткие, а лицо — бледнее, кожа нежная, а не обветренная. Они всегда хотели ребенка, но уже и не надеялись, поэтому Сюзанна стала знаком некоего бескорыстия мира, некой великодушной силы, сумевшей ввергнуть такую малость, как они, в благоговейный страх. Уин прижал дочь к себе, она сценически рухнула в его объятия. Он отдал ей остаток тоста и, пока девочка жевала, сюсюкал с ней, и его серые глаза сияли. Мэри Фрэнсис слушала «Линию жизни» на канале «КДНТ»: родителям рекомендовали бдительнее следить, что читают, смотрят и слушают их дети.

— Опасности повсюду, — произнес зловещий голос.

Уин похлопал по нагрудному карману — где сигарета? Сюзанна побежала на улицу, заслышав гудок школьного автобуса. Наступила тишина, первая за день пауза, первое ощущение легкой изможденности. Потом Мэри Фрэнсис, как была в халате, принялась убирать со стола, в воздухе повисли тихие прозрачные звуки, осторожные, как звон колокольчика.

Во временном кабинете Уина Эверетта в подвале Старого Главного под тусклой и дерганой лампой дневного света сидели двое. Уин, без пиджака, курил, говорил охотно; его удивляло и слегка обескураживало, с каким удовольствием он делился новостями с бывшим коллегой.

В коридоре работали плотники, гнусавые коротко стриженные парни, они перекликались под трубами парового отопления.

Лоренс Парментер, высокий и плотный человек в голубой оксфордской рубашке и темном костюме, наклонился вперед. Даже в минуты покоя энергия из него била ключом. Светлые волосы, бачки чуть тронуты серебром; казалось, он любит вести дела по-домашнему, за шутками и выпивкой. Внушительный человек, по мнению Уина, уверенный в себе, с хорошими связями, один из организаторов блестящего переворота 1954 года в Гватемале, коллекционер марочных вин, его друг и ветеран залива Свиней, как и он сам.

— Господи, они тебя похоронили.

— Техасский женский университет. Только послушай, как это звучит.

— И что ты ведешь?

— Историю и экономику. Кое-кто из отдела замдиректора по планированию попросил присматривать для них перспективных студенток. Преимущественно иностранок. Смысл в том, что если среди них окажется будущая премьер-министр, мы завербуем ее прямо сейчас, пока она девственница.

— Боже праведный.

— Сначала меня сдают психиатрам, — сказал Уин. — Потом отправляют в ссылку. Ну и в какой стране мы живем?

Оба засмеялись.

— Я все время повторяю про себя название. Купаюсь в нем. Упиваюсь его духом.

— Техасский женский университет, — благоговейно прошептал Парментер.

Уин сидел и кивал. Они с Ларри Парментером входили в группу под названием «Выделенная Исследовательская Программа», состоявшую из шести военных аналитиков и разведспециалистов. Группа была одним из звеньев четырехступенчатого комитета, организованного для решения проблемы с Кастро на Кубе. Первая ступень, «Высшая Исследовательская Программа», состояла из четырнадцати высокопоставленных чиновников, в том числе советников президента, военных высокого ранга, особых помощников, заместителей министров, глав разведки. Они заседали полтора часа. Затем одиннадцать человек выходили из зала, и входили шесть новых. Получившаяся группа под названием «Расширенная ИП» заседала два часа. Затем семеро выходили, входили четверо, в их числе — Эверетт и Парментер. Это была «Выделенная ИП», группа, которая разрабатывала конкретные тайные операции, а затем решала, кому из членов «Расширенной ИП» следует об этих планах сообщить. Те в свою очередь раздумывали, стоит ли членам «ВИП» знать, что происходит на третьей ступени. Скорее всего, не стоит. Когда заканчивалось заседание третьей ступени, пять человек выходили из комнаты и входили три не вполне военных офицера — таким образом получалась «Ведущая Четверка». Уин Эверетт был единственным, кто присутствовал на заседаниях и третьей, и четвертой ступени.

— На самом деле могло быть и хуже, — сказал Парментер. — По крайней мере, тебя еще не выкинули.

— Я бы хотел выйти окончательно, раз и навсегда.

— И чем бы занялся?

— Основал бы собственную фирму. Консультировал.

— По каким вопросам? Тайных вторжений?

— Это только одна из проблем. Я в некотором роде — подпорченный продукт. Другая в том, что у меня до обидного не развит нюх на деловые предприятия. Я умею преподавать. В досье ЦРУ хранятся данные о моей душе до грехопадения. На них взглянули и отправили меня сюда.

— Тебя оставили на должности. В этом все дело. Они смотрят гораздо глубже, чем ты думаешь.

— Мне хотелось бы совсем уйти. А так я до сих пор на них работаю, даже если все это — дурацкая шутка.

— Они вернут тебя, Уин.

— А хочу ли я, чтобы меня вернули? У меня неприятное двойственное отношение ко всему этому. С одной стороны, я их презираю, с другой — жажду их любви и понимания.

Знание опасно, неведение холят и лелеют. Во многих случаях ДЦР, Директор Центрального Разведывательного, не должен знать о важных вещах. Чем меньше он знает, тем решительнее действует. Будь он в курсе, чем занимается «Ведущая Четверка» — или хотя бы о чем говорит, что бормочет во сне, — он не смог бы искренне говорить правду на расследованиях, на слушаниях или в беседах с Президентом в Овальном кабинете. Объединенный комитет начальников штабов не должен ничего знать. Оперативные ужасы не для их ушей. Детали искажают картину. Министров следует оградить от знания. Им проще жить, ничего не зная или узнавая слишком поздно. Заместителей министров интересуют течения и тенденции. Они сами ожидают, что их введут в заблуждение. Рассчитывают на это. Министру юстиции не следует знать деликатных подробностей. Главное — результаты. Каждый уровень Комитета был предназначен для того, чтобы защищать уровень выше. В разговорах имелись свои тонкости. Требовался особый опыт и проницательность, чтобы разгадать подлинное значение некоторых туманных реплик. В ход шли паузы и ничего не выражающие взгляды. Блистательные головоломки перемещались вверх и вниз по инстанциям, чтобы их обдумали, разгадали или оставили без внимания. Иначе и быть не могло, соглашался про себя Уин. Люди его уровня плодили секреты, подрагивающие, будто яйца рептилий. Планировали отравить сигары Кастро. Изобретали сигары с микровзрывчаткой. Разрабатывали ядовитую ручку. Тайно связывались с представителями организованной преступности, чтобы направить в Гавану убийц, отравителей, снайперов, диверсантов. Испытывали ботулин на обезьянах. У Фиделя начнутся судороги, рвота и приступы кашля, как и у хвостатых приматов, и он умрет в муках. Вы когда-нибудь видели, как обезьяна заходится в кашле? Жуткое зрелище. Они собирались высеять споры грибка в его акваланг. Обдумывали вариант с ракушкой, которая взорвется, когда он пойдет купаться.