Синдикат - Дина Рубина Страница 5

Мой патрон, Генеральный синдик региона «Россия», в прошлом —боевой полковник Армии Обороны Израиля, бесстрашный вояка, увенчанный наградамии изрешеченный пулями, — был человеком добрым и нерешительным.Демобилизовавшись из армии и попав на руководящую работу, он столкнулся ссуровой реальностью: обнаружил, что боевого опыта и командной жесткостисовершенно недостаточно для новой его должности на гражданке.

Это был невысокий толстый человек с уютно-дамской задницей икруглым животом, с виноватыми добрыми глазами, ежеминутно готовыми увлажниться,и абсолютной неспособностью вцепиться ближнему в глотку и выкусить трахею.

По сути дела, это был Карлсон, которого сняли с крыши,лишили пропеллера и запретили какие бы то ни было игры, кроме одной. Это былбравый солдат Швейк, по недоразумению выслужившийся до капрала. Его отличалгрубоватый солдатский юмор и постоянное стремление накормить и обустроить своихподчиненных. Кстати, он прекрасно готовил и крепко выпивал.

— Ну, повезло, ничего не скажешь! — заметиланедели три спустя после воцарения его в должности Генерального всегдакритически настроенная секретарша Рутка. — послал бог начальника,пьяницу-румына.

Звали его Клавдий — вполне обычное мужское имя. Румынскиеевреи часто дают сыновьям имена трубадуров и императоров. За глаза, конечно же,мы звали его Клавой.

На вопрос: «как дела?» Клава отвечал обычно утомленнымголосом: «как легла, так и дала», — с милым мягким акцентом. У него былославное круглое лицо с ямочкой на волевом подбородке и арбузная лысина. Мягче иуступчивее человека мне в жизни встретить не пришлось.

В начале 90-х, в самую тяжелую и счастливую для Израилястраду Великого Восхождения, он работал здесь, в Советском Союзе, в опасных ибессонных условиях, отправляя тысячи восходящих в день. Именно в те легендарныегоды он поднаторел в русском и говорил сносно, хотя и с ошибками и забавнымакцентом.

Его любило множество самых разных людей.

— Не знаю почему, — говорил он, — но стоитмне оказаться где-нибудь на банкете, за моей спиной обязательно кто-то проходити целует меня в лысину.

Таинственное слово «замбура», этимологию которого ябезуспешно пыталась выяснить все три года пребывания в России, в устах моегоначальника иногда приобретало различные смысловые оттенки — в зависимости отего настроения. Если бывал торжественно настроен, он придавал этому словубравурное звучание — «замбурион»! — при этом сопровождая слово известнымжестом преломления руки в локте.

— Чтоб вам не было скучно, замбура, — говорил он,собрав всех нас, своих подчиненных, в комнате на втором этаже, которую потрадиции называли «перекличкой», — знайте, что к нам опять едет группа изМинистерства туризма. В конце концов, я подохну, ублажая этих иерусалимскихбездельников. Замбура !

Поскольку еврейский мир Москвы за последний десяток летнаплодил тьму разнокалиберных организаций, и все они бурлили, отмечали даты,издавали информационные листки, газеты и журналы, учреждали конгрессы,объединения, фонды, — которые затем враждовали друг с другом, —Клаву, как спонсора, время от времени приглашали выступить на публике.

Тогда он вызывал меня и говорил:

— Хотел вечером запечь баранью ногу и посидеть, какчеловек. Но звонил Гройс, просит выступить. Напиши несколько слов. Только не насвоем высоком русском, так что я выгляжу идиотом, когда принимаюсь читать всюэту херню. Несколько простых коротких слов от души. Замбура!

И я писала. Писала просто, даже слишком просто. От души.Что-нибудь такое:

«Дорогие друзья! Сегодня мы открываем еврейский детский сад.Дети — наше счастье. Дети — наше будущее. Все мы хотим, чтоб они были здоровы.Еврейские праздники. Еврейские песни. Еврейская душа. Все это они узнают тут».