Комната на Марсе - Рэйчел Кушнер Страница 5

Наш автобус полз по правой полосе рядом с тягачами с прицепами. Мы проезжали Кастайк, последнюю остановку перед Грэйпвайном. Как-то раз я была в баре в Кастайке вместе с Джимми Дарлингом, после того как сбежала в Лос-Анджелес, чтобы отвязаться от Курта Кеннеди, чьей жертвой я была в то время. Джимми Дарлинг перебрался в Валенсию, чтобы преподавать в художественной школе. Он сдавал в субаренду дом на ранчо неподалеку от Кастайка.

Чего мне нельзя говорить: я по-прежнему жертва Курта Кеннеди, хотя он уже мертв.

Я знала эту область, как и Грэйпвайн, ветреный, пустой и выматывающий – этакое испытание, которое нужно пройти, чтобы попасть в Северную Калифорнию. Увидев так близко эту замусоренную землю за окном с металлической сеткой, я безумно захотела, чтобы реальность вывернулась наизнанку, словно сумка, и разошлась по шву, чтобы я прорвалась сквозь него и выбралась наружу, на эту ничейную землю.

Лора Липп словно прочитала мои мысли и сказала:

– Я лично чувствую себя здесь в большей безопасности, чем там, где творится все это. Больное, жуткое, беспокойное – и ты не можешь ничего с этим поделать.

Я смотрела в окно, за которым не было ничего, кроме естественного покрова земли в виде камней и кустов, простиравшихся до бесконечности по ухабистой долине.

– Многие дальнобойщики серийные убийцы, и они не попадаются. Они всегда в пути, понимаешь? Из штата в штат. Местные власти об этом помалкивают, так что никто не знает. Все эти дальнобойщики, колесящие по Америке. У кого-то из них на лежаках за кабиной связанные женщины с кляпами во рту. У них же там занавески, чтобы было не видно. А мертвые тела они выбрасывают в мусорные контейнеры на стоянках, по частям. Вот почему их называют дальнобойщиками – они забойщики на дальней дистанции. Забойщики женщин и девушек.

Мы миновали стоянку. Какая убедительная и прекрасная идея. По сравнению с этим автобусом и этой полоумной любой плод моего воображения был прекрасен. Чего бы я не отдала, чтобы спать сейчас за торговыми автоматами на стоянке, холодно светившимися, пока мы проезжали мимо. Всякий человек, который мог случайно проезжать через стоянку, стал бы моей родственной душой, моим союзником против Лоры Липп. Но у меня никого не было, и я была привязана к ней.

– Я живая, – сказала она, – но это мало что значит. У меня сердце вырезали бензопилой.

Мы ехали под уклон и миновали рампу на выходе из устья Грэйпвайна перед въездом в долину. Я знала эту рампу. Это была крутая дорога с насыпным гравием, которая никуда не вела, для машин с отказавшими тормозами. Я знала, что больше никогда не увижу эту рампу для потерявших управление грузовиков, и я ощутила такую любовь к ней – это была хорошая, добротная грузовая рампа, – я вдруг увидела, каким хорошим и добротным, и родным, хрупким и родным, было все вокруг.

– Знаешь, как об этом говорят: это то, чего у тебя нет, и ты предлагаешь это кому-то, кто этого не хочет.

Я окинула ее враждебным взглядом.

– Я говорю о любви, – сказала она. – Вот, к примеру, я выхожу на улицу и подбираю камешек. Я поднимаю его и говорю кому-нибудь: этот камешек – я. Возьми его. А человек думает: я не хочу этот камешек. Или говорит спасибо и кладет в карман, а может, в камнедробилку, и им все равно, что этот камешек – я, потому что на самом деле это не я, я просто решила, что это я. Я позволила, чтобы меня раздробили. Понимаешь, о чем я?

Я ничего не ответила, но она продолжала говорить. Она не собиралась умолкать до самого Стэнвилла.

– В тюрьме ты хотя бы знаешь, чего ожидать. То есть не то чтобы наверняка. Это непредсказуемо. Но в смысле однообразия. Тут не случится чего-то трагичного и ужасного. То есть, конечно, всякое бывает. Конечно, всякое случается. Но в тюрьме ты не можешь потерять все, потому что ты уже все потеряла.

Барменша в Кастайке флиртовала с Джимми Дарлингом тем вечером, когда мы завалились туда. Это была одна из моих обязанностей в наших отношениях – следить за всякими фифами, пытавшимися тихо намекнуть Джимми Дарлингу, чтобы он слил эту суку, то есть меня.

Но он меня не сливал. Только потом, когда я попала в СИЗО и позвонила ему, я поняла по его голосу, что все кончено, но я храбрилась, что мне все равно. Мне нужно было сосредоточиться на том, что творилось со мной. Он спросил, как мои дела, таким формальным тоном.

– Ты только что узнал обвинение заключенной исправительного учреждения округа Лос-Анджелес, – сказала я, – как, блядь, по-твоему, мои дела?

Моя эра, моя фаза действительно подошла к концу – и для меня, и для него. Он написал мне один раз, но в письме было только о том, что на носу бейсбольный сезон, и ни слова о том, что мне грозит пожизненное заключение.

На месте Джимми Дарлинга вы могли бы поступить так же. Не в смысле письма про бейсбол, а прекратить отношения с обреченным человеком. Любой адекватный парень, который крутил бы со мной роман забавы ради, бросил бы меня, узнав, что меня посадили. Когда дело касается тюрьмы, это уже не забавно. Но может, я сама его оттолкнула?

Джимми Дарлинг вырос в Детройте. Его отец работал на «Дженерал моторс». Подростком Джимми Дарлинг устроился работать в автостекольную компанию. Он сказал мне, что как только впервые почувствовал запах клея для автостекол, он понял, что всегда мечтал об этом запахе, именно этого конкретного клея, и что это его судьба – заменять стекла в машинах. По счастью, у Джимми была не одна судьба. Вылетев из колледжа, он стал снимать фильмы о «ржавом поясе». Он ориентировался на рекламные ролики, розыгрыши, он был мистер Синий воротничок от кино. Я его подкалывала на этот счет, но сама считала трогательным его романтическую увлеченность Детройтом. Один из его фильмов показывал, как его рука переворачивает одну за другой игральные карты из колоды «Дженерал моторс», которую подарили его отцу при выходе на пенсию, после сорока лет работы на сборочной линии. Компания отблагодарила его отца за десятилетия верности и изнурительной работы колодой игральных карт.

– Знаешь, что теперь в штаб-квартире «Джи-Эм» на Кадиллак-плэйс? – сказал Джимми Дарлинг. – Офис денежных выплат по лотерее.

Джимми простоял снаружи весь день, намереваясь заснять, как победитель лотереи заходит за выигрышем. Ни один не пришел.

Я познакомилась с Джимми Дарлингом через одного из его студентов, с которым спала в то время. Это был парень по имени Аякс, молодой и без денег, он жил к югу от Маркет-сквера, в геодезическом куполе на крыше склада. Аякс работал уборщиком в «Комнате на Марсе». Меня подкалывали насчет того, что я сплю с мальчишкой, который зарабатывает тем, что вытряхивает мусорные баки с использованными презервативами, но мне было все равно. А еще объектом шуток было его имя, совпадавшее с названием чистящего средства, но он сказал мне, это греческое имя. Ох уж эти дамочки со своими дутыми стандартами – они торгуют своими задницами, но не будут встречаться с уборщиком. Хотя, должна признать, Аякс был молодым и назойливым; он то и дело дарил мне что-нибудь, но это были бесполезные вычурные вещицы вроде сломанного пылесоса, который он нашел на улице, а один раз он заявился под кислотой и стал говорить с ирландским акцентом, а когда я сказала ему перестать, он сказал, что не может. Однажды он взял меня на вечеринку в художественную школу и познакомил с Джимми – и конец. Я ушла с вечеринки с Джимми, который был обаятельней и не портил мне нервы.