Кабала - Александр Потемкин Страница 43

Смысла таких понятий, как «кукнар» или «добавить жару», Григорий Семенович не знал. Он решил действовать осторожно. «Считайте, я явился, чтобы ответить на этот ваш вопрос. С опозданием? Согласен! Но довольно часто я называю себя тугодумом. Таксомоторов в городе много. Поднимаете руку, и любая машина останавливается. Каждому хочется заработать! Не так много рабочих мест! …Откуда во мне такая говорливость, — недоумевал он. — Нет, тут явно присутствует какое-то колдовство. Да и черт с ним, пока мне преотлично, я даже не узнаю себя, и эти изменения совсем не раздражают».

— Рад знакомству. Меня зовут Петр Парфенчиков.

— Я местный житель Григорий Помешкин.

— Вы знали покойницу?

— Конечно! Тут ее все знали. Она вам не родственница? — Помешкин торопился задавать вопросы, чтобы не услышать логичное: «А как вы здесь оказались?»

— Нет. Купил этот дом у ее наследников.

— Да, припоминаю, был у нее где-то сын. Жил то ли в Пскове, то ли в Смоленске. Вы случаем не оттуда родом?

— Я москвич. И с продавцами познакомился в столице. Был ли среди них сын? Меня это не интересовало. Впрочем, такие незначительные вещи моментально забываются. Так я ставлю кипятить. На кухне и пара пряников найдется, сахарок есть, чернослив. Все это тоже кстати. Он быстрее откроется. Присоединитесь?

— Охотно. Можно вопрос? Меня интересует смысл обмена столицы на наш затюканный Кан. Я-то сам отсюда никуда не уехал бы. Но коренному москвичу… Непонятно! Впрочем, я понимаю, что вопрос мой неделикатный. У вас может быть тысяча причин, о которых с первым встречным говорить не захочется. Если так обстоит дело, простите.

— Нет-нет, все просто! Стала невмоготу лицемерная Москва. Все думают лишь об одном: деньги! Даже не о них, а о больших деньгах. Видимо, и это не совсем верно: о колоссальных состояниях. Десятки, сотни миллионов долларов уже мало кого интересуют. Хотят иметь миллиарды, десятки миллиардов — вот идолы моего круга. А эта ядовитая зараза кардинально меняет психологию масс. Нация становится моноцелевой. Все, что непосредственно не связано с материальным богатством, обесценивается, как при гиперинфляции, и более того — как при полнейшем банкротстве. Не надо быть большим ученым, чтобы понять: копеечные цены на духовные продукты приводят к этнической деградации. Вот в двух словах объяснение того, что побудило меня оставить столицу и искать уединения, прошу прощения, в глухой провинции. Тут можно чувствовать себя действительно самим собою. А если рядом он, да еще отличного качества, то и ощущать себя на седьмом небе. А вот он уже и вскипел. У меня чашек нет, только банки. Не против? — Не дожидаясь ответа, господин Парфенчиков стал разливать кукнар. — Это вам! — Он протянул банку из-под майонеза.

Вареный кукнар — жидкость, по цвету похожая на чайную заварку. Если чай невысокого качества, тот, которым повсеместно торгуют в российской глубинке, то и аромат чая и молотого мака почти идентичный. Не мудрено, что Григорий Семенович слово «кукнар» мог по незнанию понять как название одного из сортов чая. А господин Парфенчиков абсолютно уверенный, что его гость попробовал это самое и знает, о чем идет речь, без особого разъяснения предложил ему заветное угощение.

Новые знакомые стали пить маленькими глотками. Петр Петрович ждал хвалебного отзыва. Заварка была крепкая, для бывалых любителей этого самого главного. После нескольких глотков, не выдержав, Парфенчиков поинтересовался:

— Как вам напиточек?

— Горьковат…

— Еще бы, он настоян на пятнадцати столовых ложках, — с легкой гордостью сообщил Петр Петрович. — А вы с сахарком вприкуску. У нас в Москве так принято. А у вас?

— Варенье подают и сахаром балуются…

— Везде одинаково. Возьмите пряник. Быстро чудодейственную силу почувствуете.

В майонезную банку старого образца вмещается не больше ста тридцати граммов жидкости. В ней растворились две с половиной столовых ложки кукнара. Для первого раза доза была чрезмерной. Не подозревая, с кем имеет дело, Петр Петрович решил украсить знакомство заваркой мелко помолотого пенджабского мака, что помогло бы войти в состояние царского кайфа. Молодой человек отсыпал из заветного мешочка на блюдечко две дозы, а, возвращаясь, с порога кухни заметил, что с гостем творится неладное. У Помешкина были закрыты глаза, он почти не дышал.

— Как вы себя чувствуете? — осторожно спросил хозяин.

— Э-э-э-э… А-а-а-а… — нечленораздельно мычал Григорий Семенович.

Петр Петрович встревожился, взял его руку и стал считать пульс. Сто сорок пять ударов в минуту! Парфенчиков понимал, что гость находится в первой стадии тяжелого опьянения. Когда магия мака полностью проявится, пульс еще более участится и может произойти разрыв сердца. Он был в недоумении, даже в ужасе. Как опытный приверженец этого самого москвич всегда имел с собой “Атехексал”, — препарат, снижающий сердечный ритм, и валокордин, в состав которого входит барбитурат, снимающий возбуждение. Парфенчиков опять бросился к своему мешочку, достал таблетки, разломал одну пополам, боясь, что быстрое замедление пульса может резко снизить давление. Тогда произойдет непоправимое. Он схватил стакан воды. Но Помешкин был в бессознательном состоянии и не мог глотать. Тогда Парфенчиков стал действовать по-другому. Вначале он почти силой вложил в рот Григория Семеновича полтаблетки. Потом ложкой стал вливать ему в рот воду, боясь, что тот захлебнется. Наконец вода смыла таблетку в желудок. «Слава богу, — обрадовался молодой человек. — Теперь надо положить его на живот, а голову опустить вниз. Иначе он подавится языком». Петр Петрович отодвинул от стенки кровать, с трудом подтащил к ней Григория и уложил его. Под плечи подставил два табурета, чтобы тот не сполз, и вернулся на кухню допить кукнар.

«Или он не понимал, что пьет, или новичок и мои дозы ему смертельны. Да, а как он оказался у меня в доме? Хотел со мной познакомиться или осмотреть без хозяина избу? Надо взглянуть, на месте ли чемодан. Как я его не заметил, когда отодвигал кровать? Может, его уже сперли? Жаль… А то купил бы себе еще десять гектаров. Свои запасы этого пополнил бы и смог бы по-царски угостить любого гостя. Все в порядке, чемодан здесь, но, кажется, его открывали. Крышка сидит неплотно. Однако ничего не тронуто. Пульс у него уже не такой учащенный. Минут через десять почти нормализуется… Я знал, что он остановится на восьмидесяти ударах и состояние гостя стабилизируется. Так не раз бывало и со мной в самом начале знакомства с вожделенным цветком».

Вытерев с губ страдальца пену, я ополоснул руку, закрыл чемодан, ногой отодвинул его в угол и вернулся на кухню. В кастрюльке оставался кукнар, к которому меня так и тянуло. Может, попробовать на нем действие таблеток профессора, подумал я, отпивая глоток за глотком, прямо из кастрюли. Но какая тут анонимность? Мы знакомы, мужик он вроде ничего. Ну, хватил лишнего, так это не из-за алчности или обжорства, а от незнания. Небезынтересно, как изменится его характер, ментальность, поведение. Но для этого мне нужно лучше его понять, заглянуть вглубь его личности. А какой смысл подсунуть таблетку, не фиксируя изменений? Что, у самого Кошмарова спрашивать, как преображается Григорий Семенович?