Кабала - Александр Потемкин Страница 42

В этот момент дверь дома Фатеевой распахнулась. Молодой человек сбежал с крыльца и, не оглядываясь, засеменил по улице в сторону центра города. Казалось, он шел по неотложному делу. Григорию Семеновичу вначале захотелось поспешить за ним следом, но он быстро передумал. «Нет-нет, его жилище представляет куда больший интерес, чем он сам. И дверь на ключ не запер… Надо торопиться, минут тридцать у меня есть, а этого вполне достаточно».

Помешкин вскочил, спрятал бинокль и заторопился к дому Фатеевой. Когда он открыл калитку высокого забора и шагнул к дому, в нос ударил свежий запах распаханного чернозема. «Хоть буду знать, чем пахнет земля, в которой придется валяться необозримую вечность, — фыркнул он. — А может, меня кремируют? Земля так дорожает, что скоро на могилку мало у кого денег хватит».

Он приоткрыл дверь и осторожно скользнул в дом. Здесь было душно, пусто. Впрочем, именно такую атмосферу поддерживал и любил в своем жилище сам Григорий Семенович. На кухонном столе в миске он увидел мелкие фракции неизвестного порошка. «Не это ли с таким удовольствием пережевывает постоялец? — Помешкин приблизил миску к носу. — Ничем особым не пахнет.

Обычная молотая солома, и цвет у нее осенний». Он взял щепотку порошка, положил на язык, пожевал и проглотил. Непривычное снадобье вызвало кашель. Взяв чашку, он зачерпнул из ведра воды и запил. «На что эта солома может сгодиться? Еще раз попробовать что ли? Помять зубами, а потом запить? Как он?» Кроме неприятного ощущения в горле, вторая попытка также ничего не дала. Прополоскав рот, Григорий Семенович оставил это занятие. «А копытные две трети года жуют такую дрянь, но дают молоко…» — усмехнулся он.

В этот миг его взгляд остановился на чемодане под высокой кроватью. Комья земли на краях были еще сырыми, а на крышке виднелись свежие следы пальцев. «Да это тот клад, который сосед давеча извлек из ямы, — пронеслось у него в голове. — И замок открыт. А ну-ка взглянем, что тут хранится. Видно, его уже открывали…»

Помешкин присел на корточки и вытащил чемодан на середину убогой комнаты. Затем откинул крышку и не без разочарования увидел деньги — плотно лежащие пачки голубого цвета. Их была целая уйма. «Вот еще…» — проворчал Григорий Семенович. Он вернулся на кухню, осмотрел пустые шкафчики и пожал плечами: «Я же знал, что здесь поселился странный субъект. В доме мелкая снедь, здоровому мужику раз пообедать не хватит, а он находит чемодан денег и ни купюры из него не берет. Чемодан оставляет открытым, дом не запирает. Входи и забирай огромный капитал. Видно, деньги его совершенно не волнуют. Другой бы набил карманы и понесся в магазин, а этот… Впрочем, меня они тоже не волнуют, и я бы до них не дотронулся. Как я могу ненавидеть их всех и при этом ценить главный символ их скверной жизни? А этот тип весьма любопытный… Но что-то же должно его интересовать! Теперь надо взглянуть на его посевы. Какой сюрприз ожидает меня здесь?»

В этот момент Помешкин вдруг испытал какое-то необыкновенное состояние. Ему стало легко, словно он сбросил с себя пуды невидимого груза. Досада, вызванная прозаической находкой под кроватью незнакомца, улетучилась. Григорий Семенович словно воспарил в небеса. Он тут же подобрел, а мир, к которому он всегда относился с ненавистью, показался не таким уж гадким. Его приятно качнуло, как бывает после вращения на карусели или от выпитого стакана вина. «Что это со мной? Перестаю узнавать себя! Какое-то фантастическое, незнакомое ощущение. Похоже, его обиталище — волшебное место! Чудесное перевоплощение или колдовство? И нужно ли оно мне? Не потеряю ли я свою идентичность? Ой, никак не хочу! Но как не допустить такое?» — вопрошал он.

Впрочем, уже несколько минут спустя он запамятовал, где находится, перестал задавать себе вопросы о природе своего состояния и помимо воли полностью погрузился в миросозерцание. На ум пришло соображение о несоответствии между помыслами и деяниями одного и того же вида гомо сапиенс. Вспомнилась прочитанная когда-то заметка о том, что в Китае нет-нет да появляются не совсем обычные для религиозной культуры этой страны сооружения. Например, точные копии Кельнского собора, Андрониковского храма в Москве, тифлисской синагоги и так далее. Какой в том знак? Что, некоторые китайские граждане увлеклись христианством или иудаизмом? Нет-нет! Ничего подобного! Но для чего же они тогда возводят центры по известным образцам религиозного культа? Сами китайцы говорят, что им просто нравятся красивые архитектурные формы. Разве этого мало? Ну а крест? Или звезда Давида? Это же Символы веры! Ну и что? Тут нет никакой религии! А что же размещено в этих сооружениях? В одном здании заседает местный парламент, в другом находятся ресторан и антикварные лавки, в третьем проводятся свадебные церемонии и юбилейные вечера, звенят бокалы с шампанским, скандируют здравицы. Мы, мол, не оскорбляем ничьих чувств, а отдаем дань уважения строительной мысли. А что сказали бы папа римский, патриарх Московский или раввин тифлисской синагоги? Разве не почувствовали бы они себя оскорбленными? Или все католики, православные и иудеи не вспыхнули бы гневом и негодованием? «При чем тут гнев? — отвечают на это китайцы. — Ведь кто-то из русских заявил, что красота спасет мир! Вот мы и создаем вокруг себя красоту! Являясь центром мира, вбираем все лучшее… Как же иначе можно относиться к Китаю, в котором проживает самая древняя и многочисленная нация планеты? У нас в Шанхае и Гванджоу проживает больше людей, чем во всей Франции. А в небольшом Харбине больше, чем в Бельгии. А в провинциальном Ухане на берегу Янцзы население по численности такое же, как в Швеции. В час пик наши транспортники перевозят двести миллионов пассажиров. Это больше, чем людей в России, Украине и Белоруссии. Наши лайнеры одновременно поднимают в воздух пассажиров, числом сравнимых с населением Швейцарии. Все лифты китайских многоэтажек ежеминутно размещают в своих кабинах столько людей, сколько их живет в Израиле. А пекинский регион сопоставим по размерам населения с Соединенными Штатами Америки… Так кому дано право утверждать, что хорошо, а что плохо? Возьмем вашу демократическую модель обустройства общества и проголосуем. Победа останется за китайцами! И то, что заявит ваш папа, патриарх или раввин, будет гласом вопиющих в пустыне…»

Григорий Семенович был настолько увлечен этим мысленным спором, что напрочь забыл, где находится и зачем явился в соседский дом. Несомненно, наваждения продолжали бы донимать его и дальше, ведь он находился под сильным воздействием кукнара. Но в какой-то момент, когда Помешкин размышлял перед кухонным окном о противоречиях мира, голос Петра Петровича Парфенчикова привел его в чувства.

— Приветствую вас, уважаемый! — повторил обитатель дома.

— Что? — удивленно озираясь, промолвил Григорий Семенович.

— Рад вас видеть! — Петр Петрович тут же обратил внимание, что чайная ложка лежит в миске с кукнаром. Он смекнул, что гость откушал порцию, а значит, он коллега по общему увлечению. Это обстоятельство было расценено положительно, и москвич добродушно добавил: — Может, чайку заварим? Хорошее дело чаем баловаться. Особенно, после этого самого главного… Или заварить кукнар? Усилить яркость мировосприятия? Добавить жару? Сам Бог это настоятельно рекомендовал. А я вас вспомнил. В день приезда мы мельком повстречались на вокзальной площади. Вы первый, с кем я заговорил в Кане. Я что-то спросил… Ах да: «Где тут у вас такси?»