Проданная замуж - Хамфри Прайс Страница 42

В течение следующих нескольких дней никто не вспоминал о свадьбе. И я в том числе. Я начала надеяться, что все забыли о ней, а может, это на самом деле была глупая шутка матери. Все занимались обычными делами, как происходило всегда со дня нашего приезда.

Несколько дней спустя, едва мы успели закончить завтрак, в ворота вошел Акбар в сопровождении своего семейства и еще нескольких человек. Все они были нарядно одеты, словно собирались на какое-то торжество, и я решила, что они пришли сюда, чтобы забрать с собой мать, поскольку в нашем доме никаких приготовлений к празднику не происходило. Мать вышла из дома в красивой одежде и велела Каре отвести меня в комнату, где мы жили, и переодеть.

Переодеть? Что это значит?

— Переодеть для чего? — спросила я Кару, когда мы вошли в комнату.

— Для торжества по поводу твоей свадьбы, глупенькая, — ответила тетя, улыбаясь, будто мы играли в какую-нибудь игру.

Выходить замуж? Сегодня? Когда Тара выходила замуж, приготовления заняли целую вечность: одежду подобрали заранее, дом украсили, родственники и друзья приходили в гости, пели песни, играли на музыкальных инструментах и танцевали. Было весело. Вечером накануне дня свадьбы все женщины и девочки, сев в круг, стали выводить на руках узоры хной. А здесь прошло шесть дней, но никто не приходил петь песни, украшать мои руки, делать мне прическу, играть на музыкальных инструментах или шить одежду.

Кара сказала, что у нее есть красный наряд, который я и надену. Я представила свадебный наряд Тары — восхитительный красный шальвар-камиз и красный же шарфик, украшенные золотой вышивкой, — и ее великолепно накрашенное лицо с золотыми точечками вокруг глаз и красной помадой на губах, в тон одежде. А еще золотое ожерелье и браслеты, сияющие в лучах солнца. Что ж, может, вся эта затея не так уж плоха.

Но Кара вытащила из-под кровати большой чемодан, достала из него простой красный шальвар-камиз и принялась его гладить. Одежда выглядела поношенной и совсем не походила на сверкающий наряд Тары. Кара сказала, что этот наряд принадлежал ее дочери.

— Он дорогой, — сказала Кара. — Дочь взяла его пару лет назад и надела всего несколько раз, а потом забеременела и больше не могла носить.

Кара вручила мне одежду и велела переодеваться, потому что вскоре должен был прийти имам.

Я нехотя взяла шальвар-камиз и надела его. Он оказался мне великоват, рукава свисали ниже запястий, но Кара заявила, что я выгляжу хорошо.

В эту минуту в комнату вошла Нена.

— Давай я тебя причешу, — предложила она, беря в руки расческу.

Я в немом оцепенении сидела на кровати, пока Нена расчесывала мне волосы и стягивала их в хвост. Потом она стала передо мной и окинула меня внимательным взглядом.

— Ты чудесно выглядишь, — сказала она с улыбкой и кивнула. — Тетушка, у вас есть какие-нибудь украшения?

— Нет, она и без них хороша.

Я твердила себе, что это, должно быть, репетиция, я не могу на самом деле выйти замуж, не сегодня. Я была без макияжа, без украшений, а одежда была старой и не подходила по размеру. Я и без зеркала знала, что выгляжу далеко не так великолепно, как когда-то Тара. Мне стало тошно от страха. Горло сдавило, когда Кара вручила мне красный шарф. Я обвила шарф вокруг головы, а тетя опустила его мне на лицо. Она вышла из комнаты, и я расплакалась.

Нена похлопала меня по плечу.

— Ах, Сэм, не плачь. Всегда грустно оставлять родительский дом, но все будет хорошо.

Но я плакала по причине, которую не могла объяснить Нене.

А потом вернулась Кара, ведя за собой имама.

— Здравствуй, дочь моя, — произнес он тихим невнятным голосом. — Просто повторяй все, что я скажу.

Имам заговорил по-арабски, настолько тихо, что мне с трудом удавалось разбирать его слова.

Я повторила те несколько слов, которые поняла, а остальное было просто бормотанием. Несколько минут спустя имам с тетей покинули комнату.

Нена обняла меня.

— Ты скоро уйдешь из этого дома. Но уверена, что через несколько дней ты сможешь прийти сюда в гости.

В комнату вошла мать и сказала:

— Тебе пора идти. Ты отправишься с семьей мужа в свой новый дом.

Мужа? Я попыталась встать, но мои колени подогнулись, и мне пришлось быстро опуститься на место, чтобы не упасть. Я взглянула на мать и снова расплакалась.

Мать просто схватила меня за руку и потащила к двери. Она указала на дядю Акбара.

— Теперь это твой отец, а это твой муж, — добавила она, указывая на одного из братьев, на лице которого сияла улыбка.

«Нет, нет! — подумала я. — Это не может быть правдой! Мне снится кошмар».

— Вперед, — бросила мать и подтолкнула меня в направлении мужчин, с которыми я была едва знакома.

Я попыталась сказать, что не хочу идти, но не смогла выговорить ни слова. Я попятилась вглубь комнаты.

Мать подошла ближе, нависла надо мной и сказала:

— Не смей устраивать сцену, Самим. Возьми себя в руки и иди к мужу.

Я посмотрела на мать, надеясь, что она заметит слезы на моих глазах и поймет, как я напугана и несчастна, но та отвела взгляд.

Мне ничего не оставалось, кроме как выйти наружу. Меня одолевала тошнота, я вся дрожала. Я уходила с тем, кого даже не знала. Когда меня повели к машине, я оглянулась, но в воротах никого не было. Никто не задержался, чтобы помахать мне на прощанье.

Мы выехали из селения и, двинувшись вдоль реки, вскоре попали на главную дорогу. Афзал сидел рядом со мной. Он что-то говорил, но я была в таком состоянии, что не разбирала слов. Все в голове перемешалось. Минут через двадцать мы въехали в какое-то селение. Мой так называемый муж наклонился ко мне и сказал:

— Теперь это твой дом.

Меня провели через огромные деревянные ворота, за которыми находился внутренний двор. То, что я увидела, очень походило на жилище матери: такое же место для стряпни на открытом огне и колонка в углу. Акбар отвел меня в спальню и сказал, чтобы я присела на кровать. А потом вышел, оставив меня наедине с Афзалом. Я услышала, как с громким лязгом опустилась задвижка, запирая дверь.

Мне хотелось встать, отпереть дверь и бежать, бежать как можно дальше — куда глаза глядят. Я знала, что сейчас произойдет что-то плохое, потому что у меня дыбом встали волоски на шее. Сердце заколотилось от страха. Я опустила взгляд и заметила, что ко мне ползет муравей. Я сосредоточила на нем свое внимание. Когда муравей заполз под кровать, я пожалела, что не могла оказаться на его месте. Мне тоже хотелось исчезнуть под кроватью.

Афзал сел рядом и погладил меня по лицу. Я ничего не могла поделать, но меня передернуло от его прикосновения. Он что-то сказал, а потом наклонился и поцеловал меня. Меня еще никто так не целовал — тетушка Пегги иногда целовала меня в лоб, особенно когда мне приходилось переживать что-нибудь неприятное, но в семье меня никто не целовал. Афзал был небрит, и у него воняло изо рта. Щетина на его щеках царапала мне кожу, и я хотела было оттолкнуть его, когда, к моему ужасу, он вдруг проник языком мне в рот и стал водить им там. Я рванулась, отстраняясь от него. Меня тошнило, я не могла дышать. Господи, что он делает? Я понимала, что должна выполнять то, чего от меня ждут, иначе меня побьют, точно так же как дома, но я понятия не имела, что следует делать. Ощущение было омерзительным.