Куриный бульон для души. 101 история о животных - Кэрол Клайн Страница 40

Как-то раз случилось нам жить в массивном каменном доме, которому более ста лет, с интересным прошлым. Расположенный у развилки дороги на холме в небольшом городке Локпорт, штат Нью-Йорк, этот дом некогда был кузней, а еще раньше, как нам рассказывали, служил станцией дилижансов. Хоть он и напоминал с виду крепостное укрепление, это был величественный старый дом, и мы его обожали. В нем были и характер, и шарм, а также протекающая крыша, сквозняки и дыры. Водопроводные трубы промерзали насквозь. Как и мы. Наши кошки регулярно оставляли нам крохотные омерзительные «подарочки» – останки домовых мышей, которые резвились в доме, как хотели, после того как мы ложились спать.

Было Рождество 1981 года. Мы только-только начали оправляться после трудного жизненного периода, и я, перенеся летом операцию по поводу рака, стала по-новому осознавать ценность каждого дня, а также научилась глубже ценить любовь и семью. Это Рождество выдалось особенно прекрасным, поскольку все шестеро наших детей приехали праздновать его с нами. Хотя в то время мы еще не могли этого знать, нам с Дэвидом, моим мужем, предстояло переехать во Флориду следующим летом, и после того Рождества нам ни разу не удавалось собраться всем вместе в одно и то же время.

Стоя в одном конце громадного пространства, служившего нам одновременно гостиной, столовой и кухней, я готовила ужин. Было шумно: в радиоприемнике играла рождественская музыка, в кухонном уголке звякала посуда, а вокруг гарцевали девять молодых взрослых (кое-кто из наших детей привез с собой гостей). Кошки в типично кошачьей манере собрались все вместе на лестнице, подальше от этого бедлама.

И вдруг я краем глаза поймала какое-то почти незаметное, неожиданное движение и повернулась. Моим глазам предстало ошеломительное зрелище. Среди всего этого шума и гама, прямо в центре кошачьей миски, стоявшей на полу, сидела крохотная, изумительно красивая мышка – олений хомячок – и ела сухой кошачий корм. Невероятно, подумала я, глядя на зверька во все глаза, но не произнося ни слова. С одной стороны, мне хотелось убедиться, что этот хомячок – не плод моего воображения; с другой, должна признаться, я хотела, чтобы пару минут это зрелище принадлежало мне одной. Хомячок был просто очаровательный.

Он сидел на задних лапках, его пухленькая попка основательно угнездилась в середине миски, маленькие передние лапки держали кусочек корма. Кусочки были круглые, с дырочками посередине; наш хомячок крепко держал свой кусочек лапками с обеих сторон и был безумно похож на толстяка, жующего пончик. Прикончив один кусочек, он взял себе второй, поворачивая его и приспосабливая к своим крохотулечным пальчикам, пока не нашел идеальное положение, а потом снова начал обгрызать еду.

Я присела на корточки, разглядывая хомячка, и встретилась взглядом с его блестящими черными глазками. Мы пристально поглядели друг на друга, потом он отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил ужинать. Пора было звать свидетелей.

– Эй! – тихонько позвала я собравшуюся в комнате толпу. – Идите-ка сюда, посмотрите на это.

Когда мне наконец удалось привлечь внимание домашних, я думала, что вот сейчас все кончится: он сбежит и спрячется от надвигающейся на него толпы. Не тут-то было! Хомячок как сидел, так и продолжал сидеть, а одиннадцать человек, наклонившись, встали в кружок, откровенно глазея на него – и, кстати говоря, не молчали при этом. Он с уверенным видом окинул собравшихся взглядом, повернул свой «пончик» на четверть круга и продолжал жевать.

Мы замерли в изумлении. Хомячок ничуть нас не боялся. Что же сделало этого малыша таким храбрым? Некоторые из нас взяли с собой камеры, и пока срабатывали вспышки, он безмятежно продолжал вкушать свое рождественское пиршество. Время от времени зверек прерывался, чтобы окинуть нас все тем же уверенным взором блестящих глазок, а горка еды перед ним становилась все меньше.

Некоторое время мы с восторгом наблюдали, как малыш – обладатель, по всей видимости, бездонного желудка – набивал брюшко вкуснятиной. Однако каким бы очаровательным ни было это зрелище, я с беспокойством понимала, что наступило время вечерней трапезы и для двух обитающих в доме хищников. Когда кошки появятся здесь – а это должно было случиться с минуты на минуту, – наш рождественский хомячок будет серьезно ранен или убит в кромешном аду, который непременно разразится, даже если мы сумеем не дать кошкам превратить ужинающего в ужин (вполне приемлемое развитие событий, с их точки зрения).

Я наклонилась ближе к нему.

– Послушай, – пробормотала я, – для нас твое присутствие – большая честь. Но теперь ты должен снова вернуться в лес, к остальным хомячкам. Хоть нам и приятно твое общество, здесь твоя жизнь подвергается опасности. Если ты позволишь, я тебя провожу.

С этими словами я потянулась к миске и взяла его в руку. Он не попытался меня укусить, не поддался панике – просто сидел у меня в ладони, спокойно, комфортно, опираясь передними лапками на мой большой палец. Я этого не ожидала; думала, что сейчас начнутся страхи, протесты, борьба… А вместо всего этого он лишь смотрел на меня – истинное воплощение умницы-разумницы, дружелюбной сказочной мышки, точь-в-точь как из диснеевского мультика.

– Кто ты на самом деле такой? – тихонько расспрашивала я. – Неужели и вправду хомячок?

Холодная, рациональная часть меня посмеивалась над этим вопросом, однако в нашем рождественском госте было что-то несомненно сверхъестественное.

Я вынесла его во двор, и вся семья шла за мной по пятам. Уже стемнело: началась одна из знаменитых бело-синих северных зимних ночей, когда снег лежит на земле, а воздух кажется хрустящим и острым.

Присев на корточки рядом с порослью кустов на задах дома, я раскрыла ладонь. Малыш продолжал сидеть и оглядываться, никуда не торопясь. Потом взобрался прыжками ко мне на плечо, и долгие несколько секунд мы так и сидели: я в снегу, а он на моем плече, женщина и хомячок вместе, вглядываясь в ночь. Наконец, прыжком необыкновенно мощным для такого маленького существа он взвился в воздух, приземлился в тень от кустов – и был таков. Мы, люди, еще немного постояли во дворе, желая ему всех благ и почему-то чувствуя себя немного осиротелыми.