Обет молчания - Марселла Бернштейн Страница 40

— Я не знаю названия болезни сестры Гидеон, но это — не шизофрения. О наследственности нам тоже ничего не известно. — Он поставил кружку на стол. — Мы даже не знаем, жива ли ее таинственная сестра.

— Если сестра Гидеон по результатам медицинского обследования здорова и если она переживает такие страдания, логично было бы предположить, что ее сестра жива. Хотя один Бог знает, что с ней. Единственное, что мы имеем в качестве отправной точки, это то, что тринадцатилетним ребенком она совершила настолько страшное злодеяние, что ее сестре пришлось изменить фамилию, дабы избежать преследований.

Он пошарил рукой за спиной и вытащил смятую тряпичную куклу. Из-под всколоченных желтых волос, сделанных из желтых шерстяных ниток, радостно, до самых ушей сияла улыбка. Он перевернул ее вниз головой, и длинная юбка упала на смеющуюся рожицу. Там, где Майкл ожидал увидеть ноги, была приделана еще одна голова с грустной улыбкой, прямыми черными волосами и нарисованной слезой на бледной щеке.

— Мать покончила с собой, — произнес он. — Отец исчез. Дочь разом лишилась всех, кого знала. — Он откинулся в кресле и потянулся. — Жизнь для нее пошла не самым лучшим образом.

Подняв маленькое облачко пыли, к дому подъехал желтый «рено». Дверь машины распахнулась, и целая ватага ребятишек мал мала меньше, возбужденно крича, смеясь и напирая друг на друга, ринулась к профессору Шону. Малышня облепила его со всех сторон, вскарабкавшись на плечи и повиснув на ногах.

— Привет, дорогой. Я сейчас, — послышался женский голос.

— Итак, — как ни в чем не бывало продолжал профессор Шон, — на чем я остановился?

Отец Майкл откашлялся.

— Профессор, честно сказать, я думаю, мне лучше…

— О, не обращайте внимания на этих безобразников. От них всегда много шуму. — Он опустил маленького белоголового мальчугана со своего плеча. — Так, Хью, если ты и дальше намерен вести себя в том же духе, останешься без сладкого.

— Всегда ты так говоришь, — заметила девочка, оторвавшись от необыкновенно увлекательного занятия, — завязывания и развязывания узелков на шнурках отца-профессора, — но никогда не выполняешь. Вот мама говорит…

— Па-ап, ты обещал взять нас на рыбалку. Пойдем? — скороговоркой выпалил мальчик постарше.

— Ну, раз обещал, то придется идти. А пока у нас с отцом Майклом серьезный разговор. Идите и поиграйте немного; когда я освобожусь, сходим в сад и накопаем червей.

В следующую секунду на него обрушился целый хор голосов: «Тьфу, гадость», «Только не это», «Скользкие червяки». Профессор почти скрылся из виду в куче облепивших его со всех сторон детишек. Жена поспешила ему на выручку. «Дети!» — произнесла она строгим голосом, этого было достаточно, чтобы успокоить непосед.

Профессор обнял ее за талию. Зоя была миниатюрной женщиной с вьющимися блестящими волосами, одетая в просторное платье.

— Как видите, здесь командует жена, — объяснил профессор. — Зоя без ума от детей, поэтому они регулярно появляются в нашей семье.

— Разумеется, дорогой, — парировала она, — ты не имеешь к этому никакого отношения.

Он поймал ее руку и поцеловал. Внезапно отец Майкл почувствовал неловкость за невольное вторжение в сферу чужих семейных отношений. Он принялся сосредоточенно разглядывать свою чашку. Вначале он не мог сообразить, откуда взялось неприятное ощущение. Оно возвратилось к нему, как к старому другу. До боли знакомое чувство сжало сердце. Давно он не испытывал одиночества.

— Вот что, мои дорогие, шагом марш отсюда, — сказала Зоя твердо. — Побаловались немного, и хватит. Папа занят.

Профессор стер со щеки оставленный кем-то из малышей влажный поцелуй.

— Адриан прав. Ничего не поделаешь, я в самом деле обещал им рыбалку. Почему бы вам не переночевать у нас? Мы могли бы спокойно все обсудить.

Майкл сидел в конце длинного стола и наблюдал за тем, как Зоя на старой изрезанной разделочной доске режет сырое мясо. Белокурые пряди волос спадали ей на лицо. На полках кухонного буфета выстроились в ряд всевозможные баночки с приправами, видавшие виды кулинарные книги и целая коллекция пестиков и ступок. На столе перед ним лежали школьная тетрадь красного цвета и кусок торта на крошечном блюдце. В пустые графы на обложке большими буквами было вписано: ЛУИЗА ШОН. 7А КЛАСС. ИСТОРИЯ. Он открыл ее. Восемь баллов из десяти возможных за рассказ о замках на последней странице и нарисованные от руки ров и мост. На внутренней стороне обложки — ее имя, украшенное разноцветными яркими точками и искорками. ЛУИЗА ШОН. ЛУИЗА. ЛУИЗА. ЛУИЗА. ЛУИЗА. ШОН. ШОН. ШОН. ШОН. Имя, написанное большими буквами, окружали маргаритки с улыбчивыми мордочками в серединке.

Зоя с любопытством посмотрела на священника.

— Не припоминаю, чтобы я когда-либо занимался чем-то в этом роде, — пояснил он, указывая на тетрадь.

— Мальчишки не рисуют в тетрадях, я обратила внимание. Это любят девочки. Вот, берите. — Она протянула ему блюдо с овощами и белый полосатый фартук. — Не желаете ли попробовать свои силы в кулинарии?

Увидев, с какой скоростью Майкл разделывается с грибами и перцами, она удивленно развела руками.

— Признаюсь, я совсем ничего не знаю о священниках — кроме того, что они обычно нанимают экономок.

— Ни в коем случае. Я давно решил для себя, что если я хочу хорошо питаться, то придется готовить самому. Ничего сложного нет в том, чтобы поджарить отбивную или почистить картошку. Любой сможет.

— Только не Виктор, — усмехнулась она. — Точнее сказать, раньше с этим не было проблем, не то что сейчас. — Она не без грусти улыбнулась. — Он считает себя прогрессивным человеком, но это самообман.

— На ваших плечах лежит много забот, — посочувствовал Майкл.

Она невесело усмехнулась.

— Гораздо больше, чем вы думаете. Мы — его вторая семья. Этот малыш, — она положила руку на округлившийся живот, — будет его седьмым ребенком. В детях вся его жизнь, дети — его хобби.

В ее словах было столько любви и уважения к мужу, что Майкл невольно позавидовал Виктору. Ему никогда не приходило в голову, что мужчина может настолько любить детей, насколько любил их профессор. Его собственный отец существовал для него лишь на нескольких старых фотографиях, где он, чужой и улыбающийся, стоял подле своей чопорной английской жены, держа трехлетнего Майкла за руку.

«Ни за что на свете я не уйду в монастырь, ни за что на свете…»

Услышав позади себя шаги, профессор оборвал на полуслове песенку, мотив которой было невозможно разобрать.

— О, простите, отец Майкл, сам не знаю, где я это услышал. А ведь этот извечный вопрос, пожалуй, чертовски интересен. Что же все-таки толкает молодую девушку к затворничеству?

— Некоторые идут в монастырь после окончания церковно-приходской школы. Таких, однако, становится все меньше и меньше. Во всех религиозных общинах ситуация одинакова. Немаловажную роль при этом играет ограниченность в выборе профессии, они просто не могут найти себе дело по душе.