Деревни - Джон Апдайк Страница 40

Женщины оделись. Стейси устроилась на полу, на навахском ковре, который она привезла с собой в качестве части приданого. На нем лучами расходились в разные стороны черные и красные, зеленые и коричневые полосы. Стейси приняла позу йоги. Из-под ее подтянутой кверху юбки виднелись трусики. Филлис сидела на диване рядом со сгорбившимся Эдом — прямая, сосредоточенная, ее длинная шея вытягивалась еще больше, когда она делала глубокую затяжку. Оуэн расположился на удобном, сплетенном из прутьев тикового дерева кресле, на котором, должно быть, любил посидеть Эд. Возле хозяина дома стояла банка с пивом, остальные пили разбавленное содовой виски. Филлис передала Стейси окурок.

— Кто это так его обслюнявил? — недовольно воскликнула та. — Это, конечно, ты, золотой. Вечно распускаешь слюни.

— Нет, я уже завязал.

— Теперь придется заново сворачивать, — жалобно протянула Стейси.

— С меня хватит, — сказал Филлис. — Я и так сама не своя.

— Тебе нужно на свежий воздух, — предложил Эд. — Давай выйдем.

— Что значит — не своя? — лениво поинтересовался Оуэн.

Ему показалось, что время то замедляет, то ускоряет ход. Оно тянулось, когда кто-нибудь заговаривал, и летело, когда наступало молчание.

— Меня подташнивает, — уточнила Филлис.

— Кто бы мог подумать, что наша великая страна будет сжигать напалмом деревни в Индокитае? — спросила она, ни к кому не обращаясь.

— Это не хуже, чем то, что мы сделали с индейцами, — откликнулась Стейси.

— Разве это все? — спросил Оуэн у Филлис. Как будто дома им не хватало времени поговорить о таких важных вещах, что соответствовало действительности. — А что ты скажешь о вьетконговцах, которые хоронят своих вождей в стоячем положении, вверх ногами и хотят навязать собственный режим Южному Вьетнаму?

— Верный вопрос, — заметил Эд.

— Бедный Оуэн, — протянула Стейси. Она сидела на полу у его ног. Сквозь стеклянную крышку кофейного столика он видел ее загорелые коленки. — Вот он какой, патриот до мозга костей. Многим техасцам не уступит.

Филлис встала.

— Мне нужно подышать свежим воздухом. И нам пора домой, ты слышишь, Оуэн? Надо отпустить няню.

— Слышу, — отозвался он, не изъявив ни малейшего желания сдвинуться с места. Жизнь в этом уютном буржуазном доме у недавно поженившейся пары казалась прекрасной. А куда подевался окурок? Как бы он не прожег ковер. Оуэн поднес ко рту стакан с разбавленным виски и сделал несколько глотков.

Вслед за Филлис встал и Эд. Они обменялись какими-то загадочными фразами, не имеющими никакого отношения к нему — как и разговор его родителей на втором этаже, когда ему было четыре года. Он разобрал бы слова, если бы прислушался, но ему было не до того. Его обволакивало облаком блаженства, и оно проникало в каждую клетку его существа, как проникают в человека триллионы нейронов, испускаемых солнцем даже в ночное время. Какое несказанное счастье — чувствовать спиной упругие прутья кресла, ощущать под ногами пушистый ковровый ворс, видеть разбегающиеся лучами черные, красные, зеленые, коричневые полосы на нем, различать волокна на мореной древесине древнего пола и слышать запах хвои с дальних лесов, дышать воздухом просторной комнаты, этого параллелепипеда, в котором еще звучат шаги и голоса его жены, его партнера по бизнесу и его жены, чьи загорелые колени больше не виднеются под стеклянной крышкой столика, потому что они придвинулись вплотную к креслу, где сидит он, Оуэн. Его нервная система чутко реагирует на людей и на вещи с утраченной уже чистотой детства. Когда ты маленький и заболел и не должен ничего делать — только лежать, только выздоравливать, только продолжать быть. Почему он так долго не знал цену простым мелочам?

Из коридора донеслись голоса, потом стук двери и, наконец, шум отъезжающей машины.

— Что происходит? — пробормотал он.

— Ничего не происходит, — отозвалась Стейси. — Филлис попросила Эда отвезти ее домой. Ее затошнило.

— Она не могла отлежаться здесь?

Лицо у Стейси сделалось добрым и умным. За все два года знакомства он не раз видел ее такой милой.

— Кроме того, она спешила отпустить няню.

— Если Филлис плохо, кто же отвезет няню домой?

— Эд, кто же еще?

— А я? Почему меня бросили?

— Никто тебя не бросил, бедный малыш. Она просила тебя вместе с ней поехать домой, но ты отказался.

— Отказался, правда?

— Ты ничего прямо не сказал — просто сидел, как оглоушенный. Вот она и решила, что глупо тебя уговаривать.

— Я думал, как хорошо нам, всем четверым. А у Филлис бывают заскоки.

— Я это знаю, малыш. Я все о вас знаю. Эд только о вас и говорит. Филлис не захотела, чтобы ты спал с Фэй, и ты сломался. Могу я быть с тобой откровенной?

— Почему нет? Можешь.

— Горько думать, как легко ты сдался, Оуэн. Словно был с ней от нечего делать.

— Отчего же? — парировал он. — Мне кажется, мы неплохо провели с ней время, хотя дел у меня было по горло. Отвечать на глупые вопросы — одно это чего стоит. Например, спрашивает: «Компьютеры могут думать?» Тогда я задаю встречный вопрос: «А люди могут?» С уверенностью одно скажу: они думают, что думают.

Возражая Стейси, нетронутой наркотическим туманом частью мозга Оуэн понимал: в словах этой молодой женщины есть доля правды.

— Бедный, бедный заключенный, бедный и славный, — вздохнула Стейси и прислонилась лицом к его коленям.

— Заключенный? — переспросил он, стараясь соотнести неожиданное слово с комнатой, которая всего несколько секунд назад казалась ему вместилищем блаженства. Очередное ее откровение занозой впилось в трезвую половину его мозга.

— Когда вернется Эд? — спросил он. Люди почему-то оказываются не там, где должны быть.

— Еще не скоро, сладкий, не скоро, — улыбнулась Стейси, обнажая ряд белоснежных зубов — результат несравненного мастерства калифорнийских и техасских дантистов. Словно пробуя вкус собственной улыбки, она прикусила нижнюю губу. — Я хочу что-то сделать для тебя, ты уж потерпи. — Большим и средним пальцами она потянула вниз ушко «молнии» на ширинке его шортов. — Ты не нервничай. Я хочу просто посмотреть на него, — нетерпеливо пояснила она.

Был поздний субботний вечер. За окнами было темно. На шоссе Вильсона легла тишина. Они оказались одни, но Оуэн ощущал окружающий мир, всей кожей чувствовал скопление атомов, нейтрино, электронов. Одним ловким движением Стейси спустила с него трусы и взяла в рот уснувшую было, но уже твердеющую плоть.

— Не надо, — едва не задохнувшись, проговорил Оуэн.

— Не надо? Почему? — Ее мягкие влажные губы подвинулись вперед. «Она другого поколения, — как бы со стороны подумал Оуэн, — и ей ничего не стоит этот дружеский засос». — Из-за старушки Филлис?