В постели с Хабенским - Линда Йонненберг Страница 4

Худрук театра Владислав Пази незамедлительно вызвал правоохранительные органы. Они допросили самого господина Пази, который после продолжительной беседы, выйдя из своего кабинета с белым лицом и трясущимися руками, срочно созвал служащих на общее собрание и народного артиста Сергея Григорьевича Мигицко, видевшего Койгерова последним. Зина не могла быть допрошена по той простой причине, что после злополучной помывки коридора слегка тронулась умом. По слухам, моментально просочившимся в театр из клиники Скворцова-Степанова, несчастная Зина постоянно выкрикивала во весь голос разные несуразицы, что-то типа: «Ваську лови, он артиста нашего вместо ветчины слопал!» и «Снятся твои золотистые косы, снится весенняя звонкая даль».

Покидая театр, органы с презрением отозвались на вахте о народном артисте Мигицко, сообщив, что Сергею Григорьевичу нужно обязательно носить памперсы для взрослых. Что имелось в виду, вахтерша Людмилушка не совсем поняла, но поспешила донести это высказывание до сведения всей труппы.

На собрании же происходило вот что.

— Господа! — обратился худрук к артистам и остальному персоналу. — Страшное событие произошло в нашем театре. Не исключено, что в гибели нашего товарища, замечательного актера, — тут Пази высморкался в большой белый носовой платок, — Александра Койгерова повинен серийный маньяк-убийца, неизвестно как злодейски проникший в наш театр.

Во время этого заявления в зале послышался громкий стук — это народный артист Сергей Григорьевич Мигицко с шумом упал в проходе, после чего был вынесен сослуживцами в коридор.

— Вы должны быть бдительными, господа! — продолжил свою речь Владислав Борисович. — Посторонних за кулисами быть не должно.

При этих словах худрука раздался судорожный вздох молодой части труппы.

— Да, да! — повысил голос Пази. — Ни поклонниц, ни друзей, ни родственников. Во-первых, мы не можем подвергать их смертельной опасности, а во-вторых, как знать, может быть, враг среди нас.

На собрании было принято решение установить ночное дежурство в мужских и женских гримерках. Дежурными выбрали самых крупных и мощных представителей мужской части труппы — Александра Блока и Олега Андреева.

— Жаль, что Почеренкова нет, — вздохнула Анна Ковальчук. — Он бы поддержал, защитил…

За какую часть тела поддержал бы Анну Ковальчук Почеренков, осталось неизвестным. После собрания выяснилось, что народный артист Мигицко забаррикадировался в своей гримерке, отказывается выходить в туалет и требует, чтобы ему принесли ведро для отправления естественных нужд. Принимая во внимание стрессовое состояние артиста, худрук, еще не пришедший в себя, сказал:

— Дайте, Бог с ним, лишь бы «Фредерика» вечером отыграл.

После дневной репетиции, в ожидании спектакля, за столиком в буфете сидели и ели ленивые голубцы и «столичный» салат Лелик Леваков, Олег Андреев, Жора Траугот и Саня Новиков.

— Он так и не выходил? — спросил Андреев, жадно поглощая пищу.

— А то ты сам не видел. Его ж на репетиции даже не было, — отозвался Жора, задумчиво перебирая мелкие деревянные бусы на шее.

— А я думаю, что он сильно привирает. Ну быть такого не может, полный бред! — Худощавый Леваков закурил. — Ну посудите сами: клыки полтора метра, запах какой-то жуткий, весь в черной шерсти. Это же чмо какое-то получается.

— О, точно, чмо! — Андреев чуть не подавился куском черного хлеба и жизнерадостно засмеялся. — Давайте так и будем звать это чучело: черное мохнатое отродье!

— Тебе бы только прикалываться, Олежа. Вон какой вымахал, а мозгов маловато. — Леваков зло затушил окурок в пепельнице. — Ты думаешь, что Койгеров просто лохмы свои в гримерке оставил, как ящерица хвост, а сам ходит где-то живой-здоровый?

— Да ничего я не думаю. — Андреев смущенно потупился.

— Вот именно, Олежа. Кто бы это ни сделал, а у нас в театре труп, господа, покойник, причем неизвестно куда девшийся. Куда он испарился? А?

— Так вы думаете, что Мигицко правду говорит? — вступил в разговор Новиков. — Ходит кто-то по театру черный, лохматый, с двухметровыми клыками и народ жрет? А…

Закончить мысль Новикову не удалось: в буфет влетела рыженькая гримерша Маша, любимица всех актеров.

— Мигицко пропал! Сергей Григорьевич!!!

Артисты вскочили, опрокидывая стулья.

— Как пропал?! Он же в гримерке заперся! Никуда не выходил! — закричал Леваков, теряя самообладание.

— Ай, батюшки! — Буфетчицы, бросив боевой пост, обгоняя друг друга, выбежали в коридор.

— Машка, ты путаешь что-то. — Андреев схватил гримершу за плечи и встряхнул. — Как он мог пропасть? Он даже ведро у Пази выпросил, чтобы в туалет не выходить.

Маша уже рыдала на обширном торсе Андреева.

— Вот, вот, оно и осталось, ведро одно, то есть не одно. — Маша опять зарыдала.

— Машенька, то есть не одно ведро? То есть там Сергей Григорьевич? Да? — Траугот успокаивающе гладил девушку по вздрагивающей спине.

— Нет, нет, — твердила Маша между всхлипываниями. — Нет его, не будет теперь «Фредерика», никогда не будет! Бедненький, только и успел, что перед смертью в туалет сходить.

— Так он вышел в туалет и пропал? — уточнил Саня Новиков.

— Да нет, как вы не понимаете! Не ходил он ни в какой туалет, там ведро только, он его «Собакой.ру» прикрыл и все, нет там больше никого. Ведро и кровищи целое море. Целое море…

В буфете повисла тишина.