Другая, следующая жизнь - Светлана Федотова-Ивашкевич Страница 4

С этого времени он стал каждую ночь проводить со мной, а утром возвращался в часть. Так продолжалось больше месяца. Никаких невидимых червяков, обещанных профессором, нигде не летало. Кончилось же все в одночасье. Роту, в которой служил Георгий, перебрасывали в другой город. Может быть, даже на фронт, хотя слухи ходили самые противоречивые.

– Давай обвенчаемся, – сказала я ему, проплакавшись.

– Но я женат. Я не хотел тебе говорить, но я женат. Это ничего не значит. Мне пришлось жениться на дочери своего основного кредитора, чтобы моей семье простили наш долг.

Это было бесчеловечно.

– Но ведь это была притворная женитьба! – вскричала я. – Тебя тут же разведут, как только ты объяснишь все обстоятельства! Ведь ты любишь только меня! Я же твоя настоящая жена!

– У нас двое детей, – сказал Георгий обыденным голосом, словно произносил это каждый день по нескольку раз, – и Ольга ждет третьего. Он должен родиться к Рождеству.

– Почему же ты мне ничего не сказал? – мне казалось, что я кричу, но на самом деле говорила так же обыденно, как будто спрашивала, какая на улице погода.

Он молчал.

– Это безбожно! Безбожно! – слова из «Бесприданницы» вдруг сорвались с моих губ. И еще что-то уж совсем мелодраматичное вроде: «Но я же бросила все к твоим ногам».

– Ты же говорил, что любишь только меня! Ты же писал об этом! – я не могла остановиться.

Он посмотрел в потолок. Шлепнул перчатками по столу. Повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Я смотрела в окно, как он идет вверх по улице, не оборачиваясь и не торопясь, и ничего не чувствовала. Так после сильного удара есть мгновение, когда еще не больно, но уже понимаешь: что-то бесповоротно закончилось.

Со мной случилось что-то нервическое. Я не могла ни есть, ни спать, ни пить. Нужно было что-то сделать, и я нашла что.

Утром собрала все свои деньги и пошла к тому, высокому офицеру. Он, кажется, даже не удивился, увидев меня. Я положила пакет с деньгами на стол, прямо перед ним.

– Оставьте Георгия Жарова в Перми, не отправляйте его на фронт, у него трое детей.

Я смотрела в пол и внутрь себя. Еще – радовалась своему благородному решению, ведь, когда любишь, нужно все отдать. Пусть он будет счастлив со своей женой и детьми, а я буду за них молиться. Как-нибудь проживу, ведь прожила же тетенька Турова совсем без денег.

– Дамочка! На фронт мы давно уже никого не отправляем! Да и кто сейчас может компетентно сказать – где проходит фронт? Деньги, если лишние, лучше передать в общество Красного Креста. Георгий Жаров отправится вместе с ротой к месту дислокации – это не обсуждается. А Вам должно быть очень стыдно за то, что Вы сейчас делаете. Я ведь офицер и служу отечеству. И стараюсь делать это честно.

Всего минуту мы смотрели друг другу в глаза, но за это время внутри меня рухнула Вавилонская башня.

Я вышла из комнаты и пошла по улице. Пакет с деньгами остался лежать на столе.

И вот я иду, сама не зная куда. Георгия не спасла – да, оказывается, он и не нуждался в моей помощи. Папа умрет от горя, потому что мамы нет, а дочь оказалась воровкой. Денег у меня нет, и какой мне смысл возвращаться в гостиницу за коробкой с ненужными вещами. Жизнь моя погибла, а мне думать о гребнях и сережках?

Стало смеркаться, а город все не кончался. Наверное, я ходила кругами. «Сегодня точно не умру, поэтому нужно подумать о ночлеге», – услышала я внутри себя свой спокойный голос.

В одном из ярко освещенных домов без палисадника играл рояль. Как бабочка на огонь, я пошла на звук музыки. Дом был странным, но главное, чтобы мне открыли. Еще не знаю, что им скажу, но на улице оставаться больше невозможно. Под явственный марш из «Аиды» я поднялась на крыльцо и взялась за холодную ручку. Дверь оказалась не заперта. Я прошла через темную прихожую и оказалась в большой зале, обитой красными обоями. Горбун играл романс «Темно-вишневая шаль». На диване сидели полуодетые женщины, которые смотрели на меня очень удивленно. Над ними висела картина с абсолютно голой женщиной. Да это же… Это же дом терпимости!