Классно быть Богом - Тибор Фишер Страница 4

Внезапно – свет и жара. Явный переизбыток света. В этом я кое-что понимаю, и я ни разу не видел такого света. Он выглядит ненастоящим, он слишком белый. Уже в такси, по дороге в отель, я понимаю, что это мой город. Город, созданный для меня. Он давно меня ждет, просто мне не хватало ума разыскать его раньше. Майами – город, насыщенный светом, утопленный в свете.

Мой отель расположен прямо в Майами-Бич. Чистый, светлый и радостный, хотя и не самый роскошный в округе. Впрочем, я представляю агента по сбыту наручников, а не звезду рок-н-ролла. Я регистрируюсь, и скорость, с которой администратор за стойкой хватает кредитку Нельсона, убеждает меня, что у меня все получится. Просто не может не получиться. В этом городе, где все хотят твоих денег.

Номер, наполненный светом, прекрасен. Выхожу на балкон, стою на солнце. Оно очищает меня. Все проблемы, которые были, они по-прежнему есть, никуда не делись. Но теперь мне на них наплевать.

Я не обманываю себя. Мне действительно наплевать. А когда тебе наплевать на проблемы – это почти равнозначно тому, что их как бы и нет. Свет проникает под череп, вычищает его изнутри, соскребает черную корку. Как будто я умер и попал на небеса. Притворившись Нельсоном, я получил новую жизнь.

Звоню в обслуживание номеров и заказываю клубный сандвич и молочно-кокосовый коктейль. Когда тебе приносят дорогую еду, за которую платишь не ты – это ни с чем не сравнимый кайф. Снаружи по-прежнему ярко и солнечно, и можно было бы пойти прогуляться, но меня совершенно не тянет куда-то идти. Неожиданная благодать выжала из меня все силы. Этот номер так фантастически отличается от всего, что я знаю и к чему привык, что мне хочется просто остаться здесь и пораньше лечь спать. В эту ночь я впервые за несколько лет сплю нормально. Никакого холодного пота, никаких мрачных гнетущих снов, никаких предрассветных болей в желудке: я сплю сном везучего, удачливого человека.

Утром иду умываться, смотрюсь в зеркало и изумляюсь: мне кажется, это не я. Не совсем я. Как будто Тиндейл Корбетт умер, не покидая тела. Я стал другим человеком. Как там было? “Ты можешь отправиться в дальние дали, но все равно не сбежишь от проблем”. Не помню, кто это сказал. Но он был неправ.

Разве у меня есть проблемы? Разве я беспокоюсь, что мне предстоит впаривать людям товар, о котором я не знаю вообще ничего, и поэтому могу напортачить и неслабо подставить Нельсона? Нет. Нет и нет. Спускаюсь вниз, иду завтракать – удовлетворять здоровый аппетит. Шведский стол представляет собой разновидность ложно-здорового (читай: дешевого) питания. Я с недоверием разглядываю микроскопические пакетики с хлопьями из разных злаков и рогалики кукольного размера, и вдруг слышу раскатистый голос:

– Мы кто, по-ихнему, воробьи?!

Оборачиваюсь на голос и вижу огромного толстого дядьку. Он такой толстый, что занимает весь столик. Перед ним стоит целый поднос с маленькими шоколадными пирожными, видимо, с тирамису. И когда я говорю “поднос”, я имею в виду именно поднос – такую огромную штуку, которые обычно стоят в витринах больших кондитерских магазинов. Дядька уже оприходовал, как минимум, четверть подноса, причем, одной этой четверти с лихвой хватило бы на то, чтобы вызвать стойкое отвращение к сладким десертам у всех членов среднестатистической семьи. А поскольку во всем ресторане других тирамису не видно, это значит, что дяденька либо конфисковал весь запас, бывший в отеле, либо принес их с собой.

– Иди сюда и попробуй мне что-нибудь продать. Или хотя бы презентуй мне футболку. У тебя там найдется экстра-экстра-экстра-большой размер? – Это он обращается ко мне. Я спустился на завтрак в футболке с логотипом компании Нельсона.

Так я и познакомился с Реабом.

Мне было не очень уютно сидеть рядом с ним, потому что я ненавижу шоколад. Не перевариваю органически, даже на запах и вид. Но я давно понял: если ты отличаешься от других пусть даже в каких-то совсем незначительных мелочах, людей это сразу же напрягает. Вот почему я присел рядом с Реабом, хотя меня натурально тошнило от такого обилия шоколада прямо перед моим носом. Я еще даже толком не начал изображать из себя продавца наручников, а меня уже приняли “за своего”. В первый же день, на второй минуте.

Реаб был тайным агентом полиции из Лос-Анджелеса, хотя в чем именно заключалась его работа, и как он вообще с ней справлялся, для меня так и осталось загадкой, потому что, как поспешил объяснить сам Реаб, его прозвали таким странным именем не просто так: он действительно долго лечился в самых разных реабилитационных центрах. Сначала – от пагубного пристрастия к кокаину, потом – к героину, алкоголю и травке, причем от каннабисовой зависимости ему удалось излечиться, только благодаря крэку. Потом он увлекся азартными играми, а потом плотно подсел на тирамису.

Три отеля были определены в качестве “официальных” гостиниц для участников конференции. Я уверен, что среди полицейских, приехавших на конференцию, было немало приличных людей – правильных и безупречных настолько, что за последнюю сотню лет у них в семье не было ни единого случая, чтобы кто-то припарковался в неположенном месте. Но, видимо, эти достойные люди поселились в других двух отелях. А мне достался Реаб.

В каждом бизнесе есть свои прохиндеи. У нас они были. Например, Сингер. Однажды они с сослуживцем поехали в командировку и поселились в одном гостиничном номере. Сингер так упоил своего коллегу, что тот два дня пролежал трупом. А все потому, что Сингеру не хотелось писать бумажки и вести нудные телефонные переговоры. (”Не мог же я бросить друга в тяжком похмелье. Я был рядом и всячески ему сочувствовал”, – заявил он в свое оправдание.)

Я так думаю, что хороших, толковых полицейских вряд ли послали бы на конференцию в Майами. Никто из начальства не отпустил бы своего ведущего криминалиста резвиться и пьянствовать в течение нескольких дней. Что касается закадычных друзей Реаба, у них были свои плюсы. Они были веселы, дружелюбны и открыты для культурного обмена (особенно с представительницами прекрасного пола). Но были и минусы.

Они все обращались друг к другу не по именам, а по прозвищам: Бабник, Сковородка, Уховерт, Неандерталец, Пластик, Стрелок. Наверное, по той же причине, по которой преступники тоже берут себе клички: чтобы никто не узнал их настоящего имени. Впрочем, многие из этих прозвищ были вполне объяснимы: например, Сковородка ходил в куртке со сковородкой, прицепленной на спине, а Бабник не проявлял интереса вообще ни к чему, кроме баб.

Ларри был единственным в этой компании, у кого было нормальное человеческое имя. На столе рядом с подносом стояла большая высокая банка из прозрачного пластика. В такие банки обычно кладут картофельный салат, когда собираются на пикник.

В банке сидел паук. Огромный, больше моей ладони, если считать вместе с пальцами. Я в жизни не видел такого громадного паука, хотя пару раз был в зоопарке и видел там очень даже немаленьких пауков, тарантулов. Но они были вялыми и неподвижными, и смотреть на них было не более увлекательно, чем наблюдать за уставшим от жизни булыжником. А этот паук колотил лапами по стенкам банки в приступах безудержной паучьей ярости.