Классно быть Богом - Тибор Фишер Страница 3

Лампочки – это в общественных туалетах. Так мне сказали в мой первый день на работе. Лампы накаливания. Осветительные приборы. Но только не “лампочки”. Во всем остальном работа агента по сбыту в компании, торгующей источниками искусственного освещения, напоминает спринтерский забег, когда сотая доля секунды решает судьбу золотой медали: если ты разбираешься в предмете хоть чуточку лучше, чем твой покупатель, считай, что контракт у тебя в кармане.

Я хорошо делал свою работу. Не блестяще. Не так чтобы великолепно. Но очень неплохо. В детстве и юности я, разумеется, не мечтал стать агентом по сбыту в компании, торгующей осветительным оборудованием, но за пятнадцать лет непрестанных хождений по фабрикам, офисам, магазинам и общеобразовательным школам, где мне приходилось карабкаться на стремянки и производить измерения, я понял, что мне подходит эта работа. А потом наша компания резко пошла в гору, и начальство решило, что им нужен еще один агент по сбыту. Проводить собеседование с соискателями поручили мне.

Некоторые из них явно наслаждались самим процессом. Они с упоением унижались и выворачивались наизнанку, лишь бы их взяли в компанию. Но меня это не возбуждало. Мне не нравилось проводить собеседование с этими, по большей части, приятными людьми, которые так отчаянно стремились получить работу. Потому что я знал: мне придется выбрать кого-то одного, а остальным отказать. Кларинда явилась на собеседование в мини-юбке. Такой короткой, что я не мог на нее смотреть.

Она была из Сингапура. Самая компетентная из всех соискателей. Самая напористая и безжалостная. И в мини-юбке. Осветительный бизнес считается по большей части мужским, и хотя Кларинда была не единственной женщиной в данной сфере, она, безусловно, была самой яркой и привлекательной. А потом, как это всегда и бывает, резкий подъем деловой активности столь же резко пошел на спад. Это очень обидно, когда тебя увольняют с работы, потому что ты вдруг оказался лишним. И обидно вдвойне, когда тебя увольняют, а на твое место берут человека, которого ты сам же и нанял. Я был старше и опытнее, но Кларинда осталась, а я ушел. Или, вернее, меня ушли. Я не думаю, что ее мини-юбка стала решающим фактором – рискну предположить, что дело решило то немаловажное обстоятельство, что Кларинда жила с юристом, считавшимся лучшим в городе специалистом по трудовому праву.

Разумеется, потеря работы – еще не повод считать, что жизнь кончена. Но в моем случае эти понятия были вполне равнозначны. Помните, как огромный, сверкающий космический аппарат стоимостью в миллиард долларов развалился на части из-за крошечного кусочка пены?

Не буду вас утомлять долгой историей. Выделю лишь основные моменты: неудачное вложение в акции, развод, пожар, жалобы медицинского характера и диагноз, о котором не то чтобы стыдно, но как-то не принято рассказывать посторонним, адвокаты и тяжбы, – такая вот краткая выборка из каталога капитального невезения. Отвернешься буквально на две секунды, и той штуки, которую ты называл своей жизнью, уже нет как нет. А можно, наверное, и не отворачиваться: она ускользает прямо у тебя из-под носа, и ты только бессильно глядишь ей вслед и потихоньку впадаешь в депрессию. У меня даже нет ни одной забавной истории на тему: “Как мне не везет”. Самое меньшее, что может сделать судьба для таких невезучих людей – это устроить какой-нибудь курьез, чтобы потом было над чем посмеяться. Но мне и тут не повезло.

В мире есть города, которые созданы для тебя. Может быть, ты об этом не знаешь, но они есть. И они тебя ждут.

На паспортном контроле я встаю в очередь к окошку, за которым сидит хмурый дядечка в форме. У него уныло обвисшие усы, и он явно страдает разлитием желчи и хронической злобой на все человечество. Это становится очевидным, когда он начинает мурыжить двух венесуэлок, вполне безобидную маму и дочку. Просто сидит и вообще ничего не делает. Держит их венесуэльские паспорта самыми кончиками пальцев, как будто это какие-то дохлые маленькие зверюшки на последней стадии разложения.

Очередь справа идет к окошку, за которым сидит бодрый дедок пенсионного возраста с лихо закрученными кверху усами. На каждого человека он тратит не более двух минут. С неизменной улыбкой и шуткой для каждого.

Через десять минут до меня наконец доходит, что я встал не в ту очередь. Шумная дама в очках из очереди справа – та самая, которая громко вещала о своем круизе по Карибскому морю, и которая, когда встала в очередь, была позади меня человек на семь-восемь, – уже прошла паспортный контроль.

Перейти в другую очередь? Но я не теряю надежды, что наш маленький Венесуэльский кризис должен разрешиться уже в самое ближайшее время. Еще через двадцать минут кризис так и не разрешился, но я уговариваю себя, что теперь-то уж точно осталось недолго, так что нет смысла скакать из очереди в очередь. По прошествии еще десяти минут я горько жалею об этом решении, в то время как венесуэлки уже из последних сил стараются удержать на губах вежливые улыбки.

Все люди, по сути своей, одинаковы. И все устроены очень просто. Из-за своего патологического невезенья я стал настоящим экспертом в области недовольства жизнью, но в данном случае мне не пришлось прибегать к своему горькому мастерству проницательного знатока человеческих душ. Все было ясно и так: этот дядечка за окошком явно зол и обижен на весь белый свет. Дома все плохо: может быть, бойлер взорвался, или мужик обнаружил видеоролик с участием его жены на каком-нибудь порносайте для любителей групповухи, – и вот теперь, в качестве офицера на паспортном контроле в международном аэропорту, он отыгрывается за все обиды. Благо, положение позволяет.

Следующие двадцать минут я размышляю о том, что, может быть, все-таки стоит перейти в соседнюю очередь, но боюсь, что как только я перейду в очередь справа, у бодрого улыбчивого дедульки как раз закончится смена, и на его место сядет еще один монстр бюрократии. После долгого перелета и часа в очереди на границе мне уже ничего не хочется. Если бы я мог мгновенно перемещаться в пространстве, сейчас я бы с радостью вернулся домой, пусть даже там нет ничего, ради чего стоило бы возвращаться. Да, я готов сдаться. Мой боевой задор быстро иссяк.

И вот, простояв полтора часа в очереди, я наконец подхожу к окошку и протягиваю мрачному дядечке паспорт Нельсона. Мне как-то тревожно. До сих пор в моем списке противозаконных деяний значились только отдельные случаи неправильной парковки и редкие косячки с каннабисом; моя нынешняя афера не идет ни в какое сравнение с этими детскими шалостями. Но, даже толком не испугавшись, я понимаю, что никаких проблем быть не должно. Паспорт Нельсона я выучил наизусть, запомнил все надписи на всех страницах, тщательно отрепетировал “легенду”. Но мне не задают ни единого вопроса. Офицер сидит явно довольный собой, его взгляд выражает глубочайшее удовлетворение; он основательно поизмывался над венесуэлками, и ему сразу же полегчало. Однако его сослуживцы за это время успели пропустить в десять, а то и в двадцать раз больше туристов, и сейчас он, наверное, будет наверстывать упущенное, чтобы не отстать от коллег по показателям производительности труда. Я почти возмущен и обижен.

Аэропорт в Майами – типовой пластик и ковролин. Собственно, как и везде. Но когда забираешь багаж и выходишь наружу, разница ощущается сразу.