Я была до тебя - Катрин Панколь Страница 37

«Не нужно огорошивать меня такими словами, какие ты произнес вчера в чайной. Я не могу их слушать, я к ним не готова. И не надо кормить меня любовью такой большой ложкой, а то я подавлюсь. Если ты подберешь в Сахеле голодающего и накормишь его до отвала, он умрет.

Я не знаю, что это такое — любить. Мне кажется, с тобой я пытаюсь это узнать. Любить — значит знать, в чем нуждается любимый тобой человек, и в каком количестве. Его не надо толкать. Его не надо брать приступом. Любить — это ведь не только удовлетворять свою потребность отдавать, это еще и прислушиваться к другому. Я не могу взять все, что ты мне предлагаешь. Когда ты впихиваешь это в меня с такой настойчивостью, у меня появляется отрыжка. Я тебя умоляю: прислушайся ко мне, прояви терпение, не гони…»

Тогда я еще не знала, что прошу невозможного.

Ты ответил мне сразу.

Очень короткой запиской. «В тот день, когда ты поймешь, что человек, который тебя любит, достоин большего, чем страх и презрение, ты станешь свободной».

Так мы в первый раз поссорились.

Так я в первый раз вырвалась за пределы очерченного тобой круга, громко воскликнув: «Я больше не играю!»

Ну и катись, возвращайся к своим мужикам. Вон они, уже мчатся наперегонки в крутых тачках, торопливо выискивают местечко, где приткнуться, сигналят: бип-бип — и подгоняют тебя криком: «Ну где ты там, дорогая, давай же скорее, хватит копаться! Мы опоздаем! У меня и без того был жуткий денек!» Давай, роди им детей, купи домик — симпатичный и уютный. По вечерам они будут приходить в него, вытягивать ноги под столом и спрашивать, разворачивая салфетку: «М-м, а что у нас сегодня на ужин? А дети уже спят?» Катись к ним, ибо меня ты не стоишь.

А как я заботился бы о тебе! Не только о твоем теле, но и о твоих мозгах! Я наполнил бы твою голову тысячами новых слов, тысячами чудес, из которых рождаются новые слова и новые чудеса, чтобы они во всеоружии выходили потом из твоих уст и из-под твоего пера. Со мной ты стала бы значительной, уверенной в себе, прочно стоящей на ногах. Я вплотную занялся бы твоим телом, исследовал его сантиметр за сантиметром, осыпал бы его ласками и научил испытывать наслаждение каждой порой твоей кожи. Твое наслаждение стало бы главным делом моей жизни, я служил бы тебе как королеве своего маленького царства. Никто никогда на тебя не смотрел. Мужчины вообще больше не смотрят на женщин. Женщины не смотрят на мужчин. И те и другие только и делают, что чего-то требуют. Бросают друг друга, грозят друг другу. И каждый идет своей дорогой, с каждым шагом все глубже погружаясь в печаль и одиночество. Горькую печаль и горькое одиночество…

И я опять потащилась на ведьмин шабаш. Осознать, что произошло. Посоветоваться. Поплясать вокруг кипящего котла, в котором варится злоба. Согреться в тепле дружбы с себе подобными, с моими сестрами, моими подругами по несчастью — несчастью продолжать жить, хотя с тебя живой содрали кожу. Они прервали свои танцы при луне, скинули подбитые гвоздями башмаки, отставили в сторону метлы и выслушали меня, ловя каждое слово.

— Ты с ума сошла! Ты сама не понимаешь, как тебе повезло! — ахнула Кристина с плотоядным блеском в глазах. — Если он тебе больше не нужен, отдай его мне. Ух, как я его схаваю! И ты даже не попробовала пирожные? Ни одного? Ни кусочка? Даже миндальное? Даже меренгу? С хрустящей корочкой, которая тает во рту?

— Он — настоящий принц, а ты превращаешь его в жабу, — со вздохом произнесла Шарли. — Беги быстро его поцелуй, пока он не передумал. У вас с ним есть все, чтобы стать счастливыми. Вы любите одни и те же вещи, говорите на одном языке. Он свободен, ты свободна. Он предлагает тебе целый мир, а ты отбрасываешь его мыском ноги! Да что с тобой? Ты что, хочешь кончить так же, как я? Разбирать шкафы и утирать сопли?.. — Шарли больше не носилась по аэропортам. Только ждала — еще одного рейса, еще одного взлета.

— Не делай глупостей, — сказала Анушка. — Внимательные и любящие мужчины на дороге не валяются. Смотри, как бы тебе потом не пожалеть. Он принимает тебя такой, какая ты есть. Любит тебя всю, целиком. И не просит наряжаться, чтобы ему понравиться.

Она немного помолчала, а потом добавила:

— Каждый раз, стоит тебе по-настоящему увлечься, ты вдруг давишь на тормоза. Выискиваешь какие-то мелочи и начинаешь метать их, как ножи, в безумца, который осмелился тебя полюбить! Ты должна поработать над собой, и вот тебе прекрасный повод. Разберись, почему тебе не нравится, когда тебя любят. Я сама только этим и занимаюсь. Учусь и узнаю много нового. Главным образом о себе.

Они сбросили ведьминские лохмотья, облачились в дивные бальные платья, обулись в отороченные беличьим мехом башмачки и, устроившись возле узких дворцовых окон, принялись дружно грезить о моем доблестном рыцаре. Каждая мечтала, что вот-вот из-за поворота дороги выйдет мужчина, похожий на того, кого судьба подарила мне мановением волшебной палочки.

Только Валери хранила молчание. Я с надеждой обернулась к ней:

— Ну хоть ты-то понимаешь, как это трудно — получать столько любви? Особенно навязанной с такой силой и самоуверенностью?

— Это он должен тебя понять. Должен тебя выслушать. Попробуй еще раз объяснить ему. С другой стороны, если у тебя возникло желание сбежать от него как можно быстрей и как можно дальше, значит, ты почуяла опасность. Какую именно, я пока не знаю. И ты пока не знаешь. Но ты верь себе. Верь своим чувствам. Своей интуиции. И, может быть, стоит дать ему еще один шанс. Стоит дать себе еще один шанс…

И они снова отправили меня бродить лабиринтом моей любви, поручив по пути уничтожить драконов, сжиравших мое сердце, и выдрать колючие кусты, застившие мне свет. Они возложили на меня, королевского посланца, важную миссию. Если мне удастся победить, значит, я вернусь к ним с факелом надежды. Я ведь шла сражаться не только за себя. Я собралась биться за наши общие ожидания.

Очень скоро подступила тоска.

Я тосковала по тебе, опять взгромоздившемуся на свой недостижимый пьедестал.

Тоска накатила, прилипла ко мне, как слишком внимательный муж, к месту и не к месту проявляющий раздражающую заботу. Отстань, оставь меня в покое, ты что, не видишь, что мне надоело твое кудахтанье?

С тоской не поспоришь. Она приходит и устраивается по-хозяйски. Окидывает взором свое царство — царство воображения. И принимается выдавать продукцию: слайды, диапозитивы, моментальные снимки, от которых стынет кровь.

Интересно, а что он сейчас делает, твой любимый? — шептала мне на ухо тоска. Может быть, обедает с парой-тройкой молоденьких женщин, которые слушают его разинув рот, не в силах, как и ты когда-то, противостоять этому глубокому, обволакивающему, властному голосу, этой мужской стати, выдающей могучего и щедрого любовника, этому пронизывающему взгляду, пробирающему до печенок? Вот одна из них подпирает рукой щеку и буквально ест его глазами; вторая придумывает какой-то смехотворный предлог и пересаживается к нему поближе, а третья, прощаясь, сует ему в ладонь сложенную втрое бумажку с номером своего телефона…