Резиновый бэби - Жужа Д. Страница 35

Аккуратно сложила листы и сунула их в конверт. Еще раз осмотрелась. Никого. Вернулась к старушкам, но они уже ушли и собачку свою увели. В центре площади человек в грязной униформе убирал мостки после «высокой воды», фотографировала все группа японских туристов, и сенегалец разложил на белой простыне фальшивые сумки. Я подошла к человеку в униформе и протянула ему конверт, пальцем указывая на обратный адрес. Он долго читал, а потом вытаращил на меня свои глаза. Будто я показала ему нечто невероятное. Стоял и смотрел. Тогда я достала карту и, тыча в нее, по-английски попросила показать это место. Человек закрыл руками лицо. Пальцы у него дрожали. Я начала извиняться, совершенно сбитая с толку, мне даже показалось, что это его письмо, но когда он наконец оторвал ладони от совершенно мокрого лица и увидел, что я протягиваю ему конверт с извинениями, отшатнулся и побежал по площади, раскинув руки.

Тогда я села на скамейку и попыталась разобраться во всем сама. Солнце пахло керосином. Карта горела у меня в руках. Болели глаза. Понять что-либо было невозможно, я просто встала и пошла, чтобы найти кого-нибудь, кто сможет мне помочь.

В небольшой закусочной, где за стойкой торговали толстая женщина и, видимо, ее сын, я сделала еще одну попытку. Они посмотрели на меня как на сумасшедшую, отвернулись и начали громко ругаться мжду собой. Она махала на него пальцами в перетяжках, он отступал и выпячивал нижнюю губу.

На калле Вензато рыжий кот, задрав хвост, закрученный баранкой, как у собаки, медленно перебежал улицу передо мной. Если бы он был черным, я бы, наверное, дальше не пошла.

Минут через пятнадцать я заблудилась и уперлась в воду канала...

Румяный гондольер протирал тряпкой лакированный нос своей роскошной лодки. Она была вся в черных и красных помпонах, морские коньки, закусив длинные кисти, светились начищенной позолотой, а алое дно и небольшой ковер под ногами были тщательно промыты.

Мне сейчас как раз нужен был такой хорошо организованный человек.

Я подошла к нему и поздоровалась. Он весело ответил по-английски. Я спросила, возможно ли отвезти пассажира по адресу. Он сказал, что да, если этот адрес в его районе и если пассажир заплатит и за его возвращение сюда, так как такса включает в себя полный круг, и обычно они доставляют пассажиров туда, где их подобрали.

Я поняла, что сейчас лучше не капризничать. Подала ему руку, сошла на гондолу и протянула деньги и конверт. Парень улыбался ровно до того момента, пока не прочитал адрес.

После чего сунул мне деньги обратно и выставил из лодки.

Теперь мне было просто необходимо найти это место.

Еще минут через десять я вышла к Гранд-каналу. Бутылочно-молочная вода, алые столбы, полосатые джемперы гондольеров, полированное дерево такси, витые полосы причалов, весеннее солнце – все это делало Венецию похожей на сильно накрашенную стареющую красавицу.

Удары лодок о воду звучали, как легкие ревнивые пощечины. Я вдохнула поглубже и перешла через мост.

Там я окончательно запуталась, зашла в тупик, свернула в узкий проход и уткнулась в ворота.

Они были без вывески – ни звонка, ни ручки. Постучала, подождала и просто толкнула. Попала в темное заброшенное помещение, из которого вела ажурная арка на канал, к заросшим мхом каменным ступеням, уходящим в воду. По потолку шарили водяные блики, шлепала о воду привязанная лодка. В углу были свалены мешки с цементом и вывороченная из мостовой брусчатка. Пахло известью. Привыкая к темноте, я увидела лестницу и двустворчатую высокую дверь.

За дверью был магазин. Всюду висели ажурные скатерти, салфетки, накидки, ночные рубашки, чепчики. Дальше – мужские жилеты из тонкого шелка с вышивкой в стиле Гольдони, тончайшей работы веера, роброны, корсеты и платья. Цветные шелковые чулки и вышитые гладью митенки. Коробки для париков и мушечницы. Табакерки и редчайшие канты из шитого иглой венецианского гипюра. Бисерные ридикюли, камеи, римские мозаики, предметы мебели, картины и лампы с барочными плафонами.

В магазине не было никого – ни посетителей, ни продавцов. Идти приходилось, наклоняясь, сверху что-то висело, следующая дверь вела в комнату непонятного предназначения. В ней совсем не было окон, тускло освещал все огонь в камине, на котором пылился букет искусственных цветов. Рядом, положив морду на вытянутые вперед лапы, спала старая овчарка. Вокруг камина симметрично располагались две двери, я открыла ближайшую и попала в анфиладу комнат, небольших, со столами, стоящими в центре каждой. Стены, отделанные деревянными панелями, на них натюрморты в позолоченных рамах. На натюрмортах фрукты, бокалы, бутылки с вином, брошенные лихо кролики со связанными лапами, неощипанные куропатки, фазаны, тарелки с виноградом, надрезанные лимоны и букеты цветов. Наконец-то появились люди – старушки в длинных фартуках на чесучовых темных юбках и крахмальных чепцах. Они разносили по столам посуду, приборы и специи.

Моего присутствия никто и не заметил. Все продолжали бегать. Я обратилась к одной из них, но она приставила палец к тонким губам и зашипела, показывая мне на один из столов. Я села, а она удовлетворенно покачала головой. Просидев так минут пятнадцать, рассматривая картины на стенах, я скромно подняла руку. За что на меня опять зашипели. А потом принесли большую тарелку и поставили передо мной. На тарелке были сладости. Что-то похожее на грильяж с орехами, кусочек макового пирога, тирамису в чашке и коричневая панна котта, которая с трудом резалась ложкой. Я молча кивнула старушкам в благодарность, они же на это не отреагировали. Никаких посетителей нигде, хотя было уже позже шести. Потом среди старушек мелькнул молодой человек в белой рубашке. Подволакивая ногу, в вытянутых руках он нес огромную супницу. Проходя мимо меня, остановился, но когда я начала говорить, раздраженно зажмурился и крышка на его супнице громко зазвенела. Тогда я замолчала. Достала из сумки письмо и просто ткнула в адрес.

Он быстро его прочитал и метнулся в сторону кухни. Все зашаркали за ним, а потом все затихло. Я убрала письмо в сумку, доела панна котту. Из кухни вышла та старушка, что посадила меня сюда. Она сухой рукой сложила в пакет все, что я не доела, и показала мне на дверь. Затолкала пакет в открытую сумку и неловко стала дергать за свитер, подталкивая к выходу. И все это молча, упрямо сжав в нитку рот. На протянутые деньги совсем разозлилась. Другие тоже вышли и смотрели с укором на меня. Я закрыла сумку, поправила свитер и опять показала злополучный адрес. Тогда все загалдели и, больно щипаясь, начали тянуть меня из-за стола. Я сопротивлялась, уворачивалась от цепких пальцев. Не вставала.

Тогда молодой человек вышел с малюсенькой чашкой.

Я пила кофе, а они молча смотрели на меня.

Когда я наконец встала и сделала шаг в ту сторону, куда они меня толкали, все поплыло зигзагами, стало темно, и я упала, больно стукнувшись об пол.

* * *

Я перед зеркалом, мне восемь лет. На мне алое платье с поясом, волосы уложены в блестящие локоны.

Родители торопят меня, и уже скоро мы идем по улице вдоль высоченного забора из тесаного камня.