Причуды среднего возраста - Франсуа Нурисье Страница 33

Вначале порывистый ветер два или три раза пробежался по железу и бетону, выискивая, что вывернуть или погнуть, а потом неожиданно полил дождь. Он звонко забарабанил по крышам машин. Короткие передышки — на ветровом стекле сверкают капли воды, и слышно, как работающие дворники твердят одно и то же труднопроизносимое слово — перемежаются новыми порывами ветра и дождя. Хочется смеяться. Хочется смеяться, радуясь грозе, радуясь льющимся с неба потокам воды. Но очень быстро начинаешь осознавать, что вокруг все та же жара, только в другом виде (в виде выделяющейся при жарке продукта жидкости, как пишут в кулинарных книгах). Стекла машин сразу же запотевают, и мы вытираем их тыльной стороной ладони, проделывая окошки, сквозь которые видно, как блестят на солнце капоты.

Влюбленная парочка справа исчезла из виду, скрывшись за голландским трейлером. Бенуа видит, как мимо него медленно проплывают другие лица, другие затылки. Ему кажется, будто все они сейчас в каком-то фантастическом аквариуме, и люди, глядящие друг на друга из своих машин с открытыми ртами, поскольку они что-то говорят или смеются, смотрятся здесь еще более странно, чем смотрелись бы рыбы. Бенуа маневрирует, пытаясь перестроиться в крайний ряд, в котором машины хоть медленно, но все же продвигаются к сумраку туннеля, туда, где прекращается стук дождя по крыше автомобиля. Он видит мотоциклистов в черных непромокаемых плащах и шлемах, по которым стекают струйки воды, мотоциклисты пробираются против движения по встречной полосе дороги, расчищая себе путь с помощью безумно завывающей сирены и световых сигналов. Потом все окончательно останавливается.

Потихоньку люди — те, кого паралич движения застал под мостом, — опускают стекла, высовываются из окон, через некоторое время начинают выходить из машин слегка пошатываясь, будто пьяные, кое-то пытается рассмотреть, что происходит впереди, приняв обычную в таких случаях позу: выставив одну ногу из машины и опершись рукой на дверцу. Завязываются разговоры. У многих несвежие рубашки и мятые брюки. Бенуа продолжает сидеть. Он старается не поднимать глаз и не смотреть по сторонам. Там нет ничего интересного, кроме двух потоков машин до и после моста, топчущихся рядом с ними людей, перекликающихся между собой, там нечем дышать, кроме как выхлопными газами, образовавшими сизую дымку. Итак, ждать, собрать все силы, сжать челюсти, как при боли, дать себе слово, как при боли, что вытерпишь, преодолеешь пик кризиса, без единой жалобы дождешься облегчения, ослабления боли, когда жизнь вновь покажется вполне сносной. Видимо, дождь неожиданно прекратился, поскольку даже сюда, в сумрак туннеля пробрался солнечный луч. Свет заставляет Бенуа встать. Он вылезает из машины и делает несколько шагов вперед. Почти все водители заглушили моторы, и по туннелю пробежал свежий ветерок. Какой-то тип бегом возвращается к своей машине, он сильно взволнован. Он ходил на разведку. Он знает, из-за чего мы стоим: впереди авария, столкнулись машины, серьезная авария-то? Да, надо же было такому случиться! Там такая свалка, покореженное железо, изуродованные тела, настоящая мясорубка (все это произошло довольно далеко отсюда, и парень наверняка ничего не видел), нам стоять не меньше часа, это точно, еще такая погода, а как вы хотите, чтобы ОНИ проехали? чтобы ОНИ добрались до места, где…

…произошла Смерть. Другого слова тут не подберешь, почему же они не могут его найти? Каприз, безудержная фантазия смерти заставляет едва движущиеся автомобили вдруг ринуться навстречу друг другу, сойтись в одной точке, взвиться на дыбы и удариться лбами, как взбесившиеся жеребцы, а потом обрушивает их среди скрежета железа и криков вниз, где своей тяжестью они расплющивают человеческие тела… На большее ему не хватает извращенности и фантазии! Бенуа чувствует легкий озноб. Как и все вокруг, он вытягивает шею в сторону того места, где за серыми бетонными сваями среди нервного чихания автомобилей, вспышек молнии и потоков воды кого-то настигла судьба. Он вытягивает шею. И вслушивается. И вглядывается. Словно сквозь городской шум до него могли долететь звуки и запахи смерти, леденящее душу эхо беды.

Люди переговариваются. Мужчины с видом знатоков рассуждают о случившемся. Женщины поправляют прически. Какой-то парень говорит, «тыкая» своему собеседнику: «Видишь ли, старик…», потому что кроме всего прочего существует панибратство смерти, некое единение, скрепленное будто общими военными воспоминаниями, совместно проведенным временем, ожиданием, торчанием в этой застывшей «транспортной колонне». Бенуа сделал несколько шагов в сторону Орлеанских ворот и шоссе, но решил, что это ни к чему, и вернулся назад. На разделительной полосе дороги, поросшей хилой травкой, женщины в насквозь промокших босоножках переминаются с ноги на ногу. Из автомобильных радиоприемников доносятся звуки джаза. Молодежь смеется и обнимается. Солнечный луч пробегает по каменной стене, внося некую радостную нотку. Все это тянется довольно долго. Бенуа прислонился спиной к своему «пежо» и курит, не обращая больше внимания на холод дождя и металла, отказавшись — ах, как он легко от всего отказывается, ах, это его вечное ДА! — от ранее намеченного графика, от надежды добраться до места еще сегодня вечером. Он курит. Заставляет себя не думать и не смотреть вокруг, что дается ему с одинаковой легкостью. Потребовался шум скандала, разразившегося в той стороне, куда все хотели бы двинуться, там, откуда мужчины возвращаются с задумчивыми лицами, чтобы он увидел приближающегося к нему типа в сером.

До этого он даже не замечал его. Это был мужчина из автомобильчика в две лошадиные силы, в котором он сидел рядом с женщиной, чей возраст более всего подпадал под определение «пожилой»: в этой паре не было ничего такого, что могло бы привлечь к ним внимание. Но сейчас, когда мужчина приближался к нему, Бенуа не мог отвести от него взгляда: тот шел размашистым шагом с совершенно отсутствующим видом, он не замечал никаких препятствий на своем пути, и казалось, что мысли его витают где-то далеко. Вот он приближается к своей машине, заглядывает, наклонившись, внутрь и произносит вполголоса несколько слов. Затем выпрямляется и оглядывается вокруг так, будто впервые видит это место. Он обозревает открывшееся его взгляду скопление автомобилей, и на его лице появляется такое выражение, словно все это его даже забавляет. Именно необычные черты лица мужчины привлекают внимание Бенуа: костистое лицо с темными кругами под глазами, излучающее полнейшее спокойствие. Почти бескровное лицо умеющего держать себя в руках человека, на котором, похоже, не сказались ни жара ни дождь. Мужчина похлопывает себя по карманам, и Бенуа протягивает ему свою пачку сигарет. И получает в ответ быстрый взгляд серых глаз, в которых мелькает улыбка. Такая же быстрая, как взгляд. Он склоняется над зажигалкой, прикрывая ее пламя сложенной лодочкой ладонью, таким слегка старомодным жестом. Жестом, наводящим на мысли о войне с ее ночами на ветру в чистом поле, о жизни, полной опасностей, или о тюрьме. Мужчина так же прислоняется к машине, как и Бенуа, не заботясь о том, что может испачкать или промочить одежду, так же как он не чувствует дискомфорта от молчания. Он высок ростом и худ, а его темно-серый свитер с воротником-стойкой делает его на вид еще более худым. Он смотрит на жестикулирующих людей и даже на влюбленную пару, увлекшуюся поцелуями, так же как слушает комментарии, — доброжелательно и несколько отстраненно. В чем секрет этого лица? — задается вопросом Бенуа. Откуда это достоинство и спокойствие, которое оно излучает? Пожалуй, это первый гомо сапиенс, встреченный мною с сегодняшнего утра. До этого мне попадались только плуты и пройдохи. Если внешность не обманчива, этот человек наделен внутренней силой и прекрасно умеет владеть собой. Он сейчас здесь в таком же дурацком положении, как и все мы, а хочется смотреть на него и брать пример того, как следует себя вести. Как он далек от всей этой суеты! Человек в сером то и дело забывает о своей сигарете, где бы в данный момент она ни находилась: меж губ или меж пальцев. Дама, сидящая в автомобильчике в две лошадиные силы, оборачивается; он идет к ней, что-то говорит. Отрицательно качает головой. Возвращается и говорит Бенуа: «Там действительно уже ничего нельзя было сделать». Нервозность вокруг них возрастает. Вспыхивает скандал из-за того, что один из автомобилей сорвался с тормоза и врезался в стоящего перед ним собрата. Послышались ругательства. Бенуа, которого обычно легко выводит из равновесия накал страстей вокруг него, на этот раз равнодушно наблюдает за развитием событий. Его сосед также прислушивается к шуму и наблюдает за происходящим, но кажется, что руки его готовы сделать какой-то жест, а рот приоткрылся. Наконец, в тот момент, когда от слов участники скандала уже собирались перейти к действиям, он поворачивается к Бенуа: «Их нужно понять, — говорит он, — смерть…» Он не договаривает свою фразу, столь мелодичную, преисполненную снисходительности. А вот это уже слишком. «Этому доморощенному попу не удастся меня охмурить!» — вдруг думает Бенуа. Как у него все гладко получается: он само простодушие с этими его длинными, худыми руками и лысиной в форме заглавной буквы М. Куда бы мы пришли, если бы все обладатели прозрачного взгляда выставляли напоказ то, что у них на душе? Он, должно быть, типографский наборщик, этот тип, и голова его набита анархистскими идеями, всеми этими химерами, на которых он слегка двинулся. Или же это преподаватель гимназии, и у него больные легкие. Таких, как он, можно встретить в Лезене, в последних из оставшихся там лечебниц. Правда, у них нет таких глаз, не будем лукавить… Бенуа продолжает в том же духе, он разнервничался и решил ни за что не поддаваться давлению этого типа со смущающим его лицом, который, по всей видимости, что-то сказал ему, поскольку смотрел на него вопросительно. «Им на все наплевать! — грубо бросает Бенуа еле слышным голосом. — Вы слишком хорошего о них мнения». — «Вы так считаете? — спрашивает мужчина в сером. — Вы так уверены в этом?» Вся музыка улетучилась из его слов. Лицо стало суровым и разочарованным. И как раз в этот момент на встречной полосе в сопровождении недавно проехавших мотоциклистов появляется машина «скорой помощи», она продвигается так быстро, как только позволяет забитая автомобилями дорога, которую с трудом расчищают для нее с помощью сирены и полицейских свистков. Когда «скорая» проезжает мимо, за ее неплотно задернутой шторкой угадывается чья-то высоко поднятая рука с флаконом, от которого тянется гибкая трубка. Легкое оживление пробегает по тройному ряду автомобилей. Водители бросаются за руль. Рукава рубашек закатаны, изо рта торчит сигарета. И вот уже самые нетерпеливые жмут на гудок, если впереди стоящие машины слишком медленно трогаются с места из-за перегревшегося или захлебнувшегося мотора. Тип в сером зашелся в приступе кашля — выхлопные газы разом заработавших машин отравили воздух — и на мгновение привалился к своему автомобильчику. Он один остался вот так вот стоять в сумраке туннеля. Он бросает на Бенуа свой блеклый взгляд, но свет фар мешает ему понять, достиг ли тот цели. Тогда он словно на прощание машет рукой и садится за руль. Видно, как машина проседает, когда он устраивается в ней, и какое-то время покачивается из стороны в сторону. А Бенуа тем временем, заметив, что справа образовалось свободное пространство, резко выворачивает руль, перестраивается в другой ряд и прибавляет скорость.