Жена пилота - Анита Шрив Страница 33

Иногда Кэтрин казалось, что за минувшие одиннадцать дней она прожила три или четыре года. В другое время ей чудилось, что не прошло и часа, как Роберт Харт появился на крыльце их дома и произнес два слова, кардинально изменившие всю ее жизнь: «Миссис Лайонз?» Кэтрин не могла припомнить, чтобы ощущение времени так подводило ее прежде. Единственным исключением, пожалуй, были первые дни ее знакомства с Джеком Лайонзом: несясь по жизни на крыльях любви, Кэтрин измеряла время не часами, а минутами.

Сейчас она лежала на кушетке в комнате для гостей. Руки были безвольно вытянуты вдоль тела. Голова покоилась на подушке. Глаза бездумно уставились в окно на плещущееся вдали море. Утром светило солнце, но затем небо стало постепенно заволакивать белыми, как молоко, тучами. Вынув из волос заколку в виде бабочки, Кэтрин швырнула ее на пол, и она, покатившись по лакированным деревянным доскам паркета, ударилась о плинтус и остановилась.

Сегодня, проснувшись рано утром в доме бабушки Джулии, Кэтрин намеревалась съездить домой и начать генеральную уборку — первый шаг на пути к нормальной жизни. Задумка была неплохой, да только Кэтрин не рассчитала своих сил. В кухне она натолкнулась на кипу газет с фотографиями Джека на первой странице. Одна из газет упала на кафельный пол и теперь стояла торчком, чем-то похожая на крошечную туристическую палатку. На столе лежал бумажный пакет с успевшими окаменеть за время рождественских праздников рогаликами. Радом валялось с полдюжины пустых жестяных банок из-под диетической кока-колы. К счастью, кто-то догадался вынести целлофановый пакет с мусором, избавив дом от запаха гниения и разложения.

Поднявшись по ступенькам лестницы на второй этаж, Кэтрин первым делом заглянула в кабинет Джека. Ящики стола были выдвинуты, на полу лежали выпавшие листы бумаги. Компьютер исчез. Кэтрин догадалась, что этот погром — следствие посещения ее дома агентами ФБР, которые ухитрились получить ордер на обыск в канун Рождества. Сама она последний раз была здесь за два дня до праздника, когда организовывала поминальную службу по Джеку. Роберт, насколько она знала, поехал на Рождество в Вашингтон.

Прикрыв дверь кабинета, Кэтрин устало побрела по коридору, зашла в комнату для гостей и улеглась на кушетке.

Как глупо было возвращаться сюда! Слишком рано! Конечно, нельзя всю жизнь прожить в доме бабушки, но надо было еще немного подождать. Загружать Джулию работой было бы жестоко. В последнее время она сильно сдала. Поминальная служба и бесконечная забота о внучке и правнучке вкупе с обостренным чувством долга едва не загнали пожилую женщину в гроб. К тому же Джулия твердо намеревалась выполнить все срочные заказы, полученные ее антикварным магазинчиком. В глубине души Кэтрин боялась, что бесконечный бег в колесе уложит бабушку в постель, но разубеждать ее не стала. Напротив, они с Мэтти включились в процесс, упаковывая антиквариат в коробки и заворачивая его в оберточную бумагу. Несколько ночей они провели, отмечая галочками адреса клиентов, чьи заказы выполнены. В определенном смысле эта работа была лечением, полезной трудотерапией, избавившей их от бессонницы. Уставая до чертиков, они моментально засыпали, лишь только голова касалась подушки.

Этим утром Кэтрин принялась убеждать Джулию отдохнуть, поспать подольше, и, к ее величайшему удивлению, ей удалось-таки настоять на своем. Мэтти также не вылезала из кровати, и Кэтрин была уверена, что дочь ее, как обычно, проспит до полудня. Будь ее воля, Мэтти проспала бы несколько месяцев кряду, а затем, излеченная временем, пробудилась, не страдая больше от истерик и черной депрессии. Да и сама Мэтти прекрасно понимала, что сон — лучшее лекарство, и старалась как можно дальше оттянуть миг болезненного пробуждения.

Кэтрин очень хотелось бы впасть на время в кому, а не дергаться, как угорь на сковородке, от каждого неприятного сюрприза, которые так и сыпались на нее, не мучиться от мыслей о том, что ждет ее семью. Доброта окружающих — Роберта, Джулии, едва знакомых ей людей — помогала на время сгладить самые острые углы, но ведь были еще и толпы назойливых репортеров, фотографов и простых зевак. Воспоминания о прошлом то и дело наваливались на Кэтрин тяжким бременем. Временами она испытывала такое нервное напряжение, что не могла ни спать, ни есть, ни даже дочитать газетную статью до конца. Ей трудно было сосредоточиться. Иногда, беседуя с Джулией или Мэтти, Кэтрин вдруг забывала, о чем говорит, и останавливалась, не закончив предложения. В другой раз она вдруг приходила в себя, стоя с телефонной трубкой в руке, слыша длинные гудки и не понимая, кому и зачем она собиралась звонить. В голове у нее была такая каша, что Кэтрин диву давалась.

Хуже, однако, были периоды относительного затишья, предшествующие беспричинным вспышкам гнева, направленным не на какого-то конкретного человека, а так, вообще… Иногда Кэтрин охватывал зуд раздражения на мертвого мужа, словно он, живой и здоровый, стоит рядом с ней. Любая мелочь, даже то, что Джек не счел нужным сообщить ей имя их страхового агента, выводило женщину из себя. И не важно, что Кэтрин легко выяснила нужную информацию, сделав один звонок в офис «Вижен». Ярость обожгла ее душу, когда Артур Калер, который много лет был партнером ее мужа по теннису, встретив ее у «Ингер-бретсона», повел себя так, словно имеет дело с душевнобольной или наркоманкой. Даже вид супружеской пары, нежно обнимающейся перед витриной антикварного магазинчика, чуть было не вызвал у Кэтрин истерику.