Морок - Михаил Щукин Страница 32
Морок - Михаил Щукин читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
– Вы знаете… – Она замешкалась и вдруг решительно выговорила: – Дайте я вас поцелую.
И прикоснулась к его щеке теплыми губами.
– Мы теперь будем другими, – уходя, сказала женщина. – Даром ничего не пропало – вы это знайте.
Юродивый сам довел женщину до края переулка и увидел, как она благополучно скользнула в толпу.
«Ну вот, теперь я сам пойду. Даром ничего не пропадает – это правда. Придет время, и мои семена прорастут». Вернулся к потайным воротам и вышел через них к церковной сторожке. В ограде не было уже ни единого человека. Мокрый снег перемесили сотнями ног, перемешали его с землей, изжулькали, и стал он похож на грязную кашу, которая залила все пространство от каменной ограды до нижней ступеньки паперти. Валялся сломанный деревянный шест, какие-то тряпки, черные перчатки и черный лаковый туфель, видно, с ноги активиста. На паперти растеклось неровное кровяное пятно и в нем, намокнув и потемнев еще сильнее, – оторванный рукав рясы. Самого отца Иоанна санитары уже увезли.
Юродивый поднялся на паперть, обогнул кровяное пятно и вошел в храм. Пол здесь был изгваздан до невозможности, многие иконы остались без окладов – содрали под шумок, а в царские врата кто-то всадил, в обе половинки, по толстому железному крюку и тут же справил нужду. Юродивый прижался спиной к стене, опустился на корточки и зажмурился, чтобы ничего не видеть. «Все это уже было. Как получилось, что сызнова пошли по старому кругу?» И сам же себе ответил: «Потому и случилось, что смогли обмануть и отречься заставили от любви и памяти».
Тут он снова увидел человека, перебирающего бумаги, и у него заболели все старые раны. Человек же, глядя на него, снова позвал: «Иди, я жду…» Юродивый понял: этот, в пиджаке и рубашке, застегнутой на металлические пуговицы, доканчивал, доводил до ума все то, что начинал когда-то человек в кожаной куртке. И этот, новый, был сильней и хитрей прежнего, потому что постигнул такое, что до него постигнуть не удалось никому. И еще: постигнув, он готовил что-то совсем неведомое, непостижимое обычным разумом.
«Иди, я жду… Придешь и узнаешь».
Юродивый поднялся, вышел из храма и тяжелой рысью, шлепая босыми ногами по мокрому асфальту, побежал в центр города.
Он не боялся, что его настигнут и убьют. Верил, что не могут убить, пока он не исполнит своего долга. А оно заключалось в том, что он должен был узнать – какое еще наваждение готовится для людей? Узнать и предостеречь их.
Он миновал парк, площадь, выбрался к чугунной плите «Декларации» и, отмахнувшись от нее крестом, вошел под стеклянный навес «Свободы». На чистых мраморных ступеньках оставались после него мокрые следы. Санитары, дежурившие в зале, кинулись к Юродивому, но он властным жестом отмел их в сторону. Вбежал под своды гулкого коридора, выскочил в пустой зал, оглянулся растерянно и – дальше, дальше… «Остановить, остановить, пока весь город не сошел с ума. Я остановлю его. Моих сил должно хватить, он не может устоять передо мной. Остановить…» Путался в лабиринтах, утыкался в глухие стены, возвращался назад и снова упрямо бросался в поиск. Никакая угроза не заставила бы его сейчас вернуться назад. Чуял – где-то здесь, близко.
«Вспышка» догорала.
Озарив город и смахнув жаром намеченное, она теперь подчищала остатки. В воздухе несло невидимый пепел. Он оседал на крыши, проникал в каждую квартиру, в каждую лишенческую ячейку, осыпал головы уцелевших людей, и хотя был невесом, и для глаз неразличим, тяжело давил, заставляя горбиться, и окрашивал серую жизнь в черное. Его запах, запах затухающего, но полностью еще не догоревшего пожара, ощущал даже Бергов, сидевший в своем кабинете в «Свободе». Уже зная о том, что случилось в церкви, и радуясь этому, он никакой тяжести не испытывал и никакой черноты вокруг не замечал. Думал о том, что к завтрашнему дню «Вспышка» должна быть завершена полностью. Не сомневался, что завершится она благополучно. Полуэктов, молодец, работал, как настоящий мастер.
«Закончится „Вспышка“, – думал Бергов, – и сразу же, без раскачки, внедряем трудовую повинность для лишенцев и вводим новое деление – трудармейцы. Переоборудовать корпуса, ввести карантин и – широкую дорогу удачному эксперименту. Полуэктову в ближайшие дни показать результаты, пусть полюбуется. Теперь он способен на многое… Все-таки теория моя не знает осечек. Власть принадлежит только тем, кто умеет отрекаться, мало того – отрывать от себя ненужное, даже если оно приросло, с кровью, оставляя для себя только одно божество – саму власть. Все остальное должно приноситься божеству в жертву. Ничего, присущего обычному человеку, властитель – если он истинный властитель – не имеет. Лишь в этом случае дается возможность всегда оставаться целым и побеждать. При любой погоде».
Думая так, Бергов имел в виду и еще одну особенность: для истинной власти требуется принести в жертву и едва ли не самое главное – отказаться от внешней славы. Той самой, когда хвалят тебя, превозносят на всех перекрестках, запихивают на пьедестал и выбивают на этом пьедестале твое имя. Этот отказ стоил Бергову великих трудов, но он преодолел соблазн и остался в тени. А на пьедестал пусть запихивают Полуэктова, пусть его же потом и сбрасывают, а он, Бергов, будет обладать истинной властью и нового кандидата на пьедестал всегда подыщет. Именно этим – опять же властью! – отречение и окупалось.
– Для качественного строительства требуются идеальные камни. Поэтому все шершавинки и зазубринки требуется убирать подчистую. – Бергов, по давней привычке рассуждать с самим собой, произнес это вслух, и ему понравилось, что главную суть удалось сжать в одной фразе. Повторил еще раз: – Убирать подчистую.
Последние слова накрыл телефонный звонок. Бергов поднял трубку и услышал тревожный голос Полуэктова:
– Юродивый каким-то образом уцелел. Сейчас вышел из церкви, и остановить его никто не может. Санитары даже боятся приблизиться, какое-то наваждение. Судя по всему, он идет к «Свободе».
– Слушай, Полуэктов, а ты бы мог его остановить? Как думаешь?
В трубке – молчание, затем, в нерешительности, голос:
– Не знаю… Боюсь, что нет. Просто я не успею. За вас беспокоюсь.
– Спасибо за беспокойство. Приятно, что о тебе беспокоятся. Значит, он двигается к «Свободе»? Ну и хорошо. О Юродивом можешь не вспоминать. Его уже почти нет.
– Я ничего не понимаю!
– Что же тут непонятного? Его уже почти нет. Забудь про него и занимайся своими делами. Сегодня ночью все лишенцы должны быть изолированы.
Бергов положил трубку и усмехнулся, представив удивленное лицо Полуэктова. «Засомневался – остановит или нет? Значит, шероховатости в кирпичике еще остались».
Он вернулся к столу, на котором разложены были старые, пожелтевшие листки, исписанные то красными, то фиолетовыми чернилами, а то и химическим карандашом. Бумага от времени высохла и хрустела в пальцах. Чернила и след химического карандаша едва различались, иные буквы выцвели и исчезли, но Бергов, перечитывая написанное в третий раз, все хорошо разбирал, до последнего слова.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии