Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф Страница 31

— Слава Аллаху, — сказал Ибрагим, — что ты помог ему!

Мне было невыносимо видеть этого лицемера, и я вышел из комнаты.

Отец также дал мне понять, что во время своего пребывания в «Мегиддо» он слышал рассказанную мной историю о двойном агенте. Однако он не сердился на меня. Он просто назвал меня глупцом за то, что я обратился за помощью к бойцам.

— Я знаю, отец, — ответил я. — Обещаю, что тебе не придется больше беспокоиться обо мне. Я сам смогу о себе позаботиться.

— Рад слышать такие слова, — сказал он. — Но, пожалуйста, будь осторожен. Теперь я никому не доверяю больше, чем тебе.

В том же месяце мы вновь встретились с Лоай. Он объявил:

— Твое время пришло. У нас есть для тебя задание. — «Наконец-то», — подумал я с облегчением.

— Твоя задача — поступить в колледж и получить степень бакалавра.

И он протянул мне конверт с деньгами.

— Этой суммы должно хватить на оплату обучения и личные расходы, — сказал он. — Если понадобятся еще деньги, дай мне знать.

Я не мог поверить своим ушам. Но израильтяне все отлично продумали. Мое образование было выгодной инвестицией. Не очень-то благоразумно со стороны Шин Бет работать с недоучкой без малейших перспектив. На оккупированных территориях считали, что только неудачники работают на Израиль. Очевидно, эта «народная мудрость» не была такой уж мудрой, потому что неудачникам нечего было предложить Шин Бет.

Я подал документы в университет Бирзет, но меня не приняли, потому что мне не хватило набранных на выпускных экзаменах баллов. Я объяснил, что у меня были исключительные обстоятельства, и экзамен я сдавал в тюрьме. Я интеллигентный молодой человек, настаивал я, и буду хорошим студентом. Однако они отказались пойти мне навстречу. Единственным выходом было поступить в Открытый университет Аль-Кудс и заниматься дома.

На сей раз я учился на отлично. Я стал намного мудрее и имел больше мотивации для обучения. И кого я должен благодарить за это? Своего врага.

Когда бы я ни встречался с моими руководителями из Шин Бет, они говорили мне: «Если тебе что-то нужно, дай нам знать. Ты можешь пойти на омовение. Ты можешь молиться. Тебе нет нужды бояться нас». Еда и напитки, которыми они угощали меня, не противоречили исламскому закону. Эти люди были очень предупредительны и старались не нарушать нормы приличия, принятые в нашей среде. Они не носили шорты. Они не сидели, положив ноги на стол и направив ступни мне в лицо. Они всегда были очень уважительны. И поэтому я все больше и больше хотел учиться у них. Они не вели себя как солдафоны. Они были людьми, и ко мне относились как к человеку. Почти на каждой нашей встрече рушился очередной камешек основ моего мировоззрения. Жизнь на оккупированных территориях учила меня, что АОИ и израильтяне в целом — враги. Отец же воспринимал солдата не как солдата, а как конкретного человека, который делает то, что считает своей обязанностью в силу своей профессии. Для него проблемой были не люди, а идеи, которые мотивировали людей и руководили их действиями.

Лоай был больше похож на отца, чем любой палестинец, с которым мне пришлось встречаться. Он не верил в Аллаха, но он, в любом случае, уважал меня.

Так кто же теперь был моим врагом?

Я поговорил с сотрудниками Шин Бет о пытках в «Мегиддо». Они сказали, что знают о них. Каждое движение заключенных, все их разговоры записывались. Им известно о секретных сообщениях в шариках из хлеба, пытках в палатках и дырах в заборе.

— Почему вы не остановили все это?

— Ну, во-первых, мы не можем изменить ваш менталитет. Это не наша работа — учить ХАМАС любить ближнего. Мы не можем прийти и сказать: «Эй, не пытайте друг друга, не убивайте друг друга, и все будет в порядке». Во-вторых, ХАМАС разрушает себя изнутри сильнее, чем Израиль разрушает его снаружи.

Мой прежний мир постепенно разваливался на кусочки, открывая передо мной другой мир, который я только начинал понимать. Каждый раз, когда я встречался с руководителями Шин Бет, я узнавал что-то новое о своей жизни и других людях. Это не было «промыванием мозгов» путем бесчисленных повторений, голода и лишения сна. То, чему учили меня израильтяне, было гораздо более логичным и настоящим, чем то, что я когда-либо слышал от людей своего окружении.

Отец никогда не учил меня этому, потому что постоянно сидел в тюрьме. И честно говоря, я подозреваю, что он и не мог научить меня подобным вещам, потому что сам многого не знал.

* * *

Из семи древних ворот в стенах Старого города в Иерусалиме одни украшены богаче, чем остальные. Дамасские ворота, построенные Сулейманом Великолепным около пятисот лет назад, расположены примерно в центре северной стены. Показательно, что через них проходит дорога, приводящая людей в Старый город на границу, где исторический мусульманский квартал граничит с христианским кварталом.

В первом веке Савл Тарсянин ^[5] вышел через эти ворота и отправился в Дамаск, где намеревался жестоко подавить новую еврейскую секту, которую считал еретической. Этих людей впоследствии назовут христианами. Удивительная встреча не только не позволила Савлу достичь своей цели, но и навеки изменила его жизнь.

Помня об этой истории, которой пронизана атмосфера в этом древнем месте, я, наверно, не должен был удивляться тому, что именно здесь и меня настигнет встреча, которая круто изменит всю мою жизнь. В один прекрасный день мы с моим другом Джамалем гуляли около Дамасских ворот. Вдруг я услышал обращенный ко мне голос.

— Как тебя зовут? — мужчина на вид лет тридцати спросил меня по-арабски, хотя было понятно, что он не араб.

— Мосаб.

— Куда ты идешь, Мосаб?

— Возвращаюсь домой. Мы из Рамаллы.

— А я из Великобритании, — сказал человек, переходя на английский.

Он еще говорил что-то, но его акцент был так силен, что я с трудом разбирал слова. После тщетных усилий я наконец понял: он рассказывал что-то о христианстве группе студентов Ассоциации молодых христиан, которая собиралась у отеля «Король Давид» в Западном Иерусалиме.

Я знал это место. Делать все равно было нечего, и я решил, что было бы интересно узнать что-нибудь о христианстве. Если я столь многому научился у израильтян, то, возможно, другие «неверные» тоже могут меня научить чему-то полезному. Кроме того, проведя немало времени в обществе мусульман, фанатиков и атеистов, образованных и невежественных, правых и левых, евреев и язычников, я стал не таким разборчивым. К тому же незнакомец показался мне приятным человеком, приглашавшим меня просто прийти и поговорить.

— Что ты думаешь? — спросил я Джамаля. — Может, сходим?

Мы с Джамалем знали друг друга с детства. Мы вместе ходили в школу, вместе бросали камни и вместе молились в мечети. Ростом почти метр девяносто и широкий в плечах, Джамаль никогда не отличался многословием. Он редко сам начинал беседу, но как никто умел слушать. И никогда не спорил.