Вечные поиски - Джулиан Брэнстон Страница 3

Встреча с автором комического романа, с его семьей и домочадцами

Оставив позади себя маленькую катастрофу там, где, по его убеждению, ему сопутствовал успех, Педро теперь оказался перед новой возможностью сотворить добро, то есть отнести Сервантесу деньги, которые, как он знал, утешают во многих бедах. Шаги его чуть замедлились – он вспомнил, что увидеть своего друга он может, лишь столкнувшись с домочадцами этого друга, ибо они, точно мощные бастионы, превратили дом в крепость, и войти в него без изрядного запаса пороха и ядер было невозможно. Педро мало что понимал в военном искусстве – это была слабость Сервантеса, – однако уподобление казалось верным, а так как он не слишком преуспел в отношениях с собственной семьей, то и заколебался. Он подбросил мешочек с монетами и почерпнул уверенность в его весомой пузатости. Наилучшее оружие против всех невзгод мира. Вдохновленный монетами и мужественностью своего оптимизма Педро продолжил путь.

Но перед домом он вновь остановился. Обычно он относил Сервантесу наверх его первую утреннюю еду – выманив ее у правящих в доме женщин, своего рода триумф дерзания и обаяния. Ибо как-то утром он от щедрот своего сердца принес другу миску супа. «То, что у меня в горшочке, пойдет тебе на пользу, сказала потаскуха священнику», – объявил он безмятежно и скандализировал весь дом. Но то, что было его щедростью, обернулось корыстью домашних: готовить завтрак для Сервантеса превратилось в обязанность, которую никто больше выполнять не собирался. Выпадали утра, когда для него вообще ничего не находилось. А как будет на этот раз?

Внутри кухня полнилась набором свисающих луковиц и подпрыгивающими головами женщин – наибольшей части населения дома. В их числе жена Сервантеса, донья Каталина, и его сестра Андреа. Исабель, дочь Сервантеса, незаконнорожденный плод связи с давным-давно исчезнувшей трагической актрисой, усердно размешивала похлебку в котле над огнем. Сильная молодая женщина с лоснящейся кожей, больше всего похожая на свирепую деревянную русалку, украшающую нос торгового корабля. От ее плеч, груди и бедер исходила чувственная сила. Со всеми, кто уступал ей в самоуверенности, она обходилась как с низшими. И смотрела с пугающим любопытством на всех, кто не был наделен ее заманчивым телосложением. Из чего следовало, что она всегда была готова затеять свару.

– Похлебка слишком густая! Такое количество муки и ослу спину сломает! – заявила она, усердно мешая в закопченном котле.

– Так помешай и добавь воды, – сказала Андреа, угрюмая, не терпящая свою побочную племянницу.

– Может, мне и тебе так же услужить? – сказала Исабель, мешая еще усерднее.

– Ты о чем? – сказала Андреа воинственным тоном.

– А о том, – сказала Исабель, победоносным движением завершая размешивание, – что в грязи жизни нет, пока ее не размешать.

Андреа вскочила на ноги и в фонтане бешенства быстро зашагала к двери.

– Ну вот, – сказала Исабель, – ты и доказала, что я верно говорю.

В этот-то миг Педро и открыл дверь снаружи. И первой увидел Андреа, чья высокая несгибаемая фигура и светлые глаза, сверкающие злобой, представились ему громоотводом, в который сию секунду ударила молния.

Педро не так уж редко наталкивался на яростный прием, когда возвращался к себе домой. В таких случаях в его распоряжении было несколько способов обороны. Во-первых, пустить в ход самую густопсовую лесть, будто поэт, ошалевший от буколических виршей; и после того, как он назвал свою жену «великолепной Герой небес», а многочисленных дочерей – «сестрами Афродиты», и, преклоня колени на земляком полу, целовал черную бахрому жениной шали, в дом возвращалась гармония. Вторым оборонительным приемом было оправдать свое долгое отсутствие, или невнимание, или еще что-нибудь, вменявшееся ему в вину, разыграв притворное негодование. «Вы же не можете не видеть, до чего я измучен, до чего перегружен обязанностями и ответственностью моего положения и как угнетает мою душу подобная неблагодарность моих чад и домочадцев!» Это оборонительная тактика по большей части оказывалась неэффективной, обычно приводя к долгим жутким ссорам, и завершалась приливом отчаяния, полностью затоплявшим его природную бодрость.

Третий оборонительный прием требовал тут же уйти и провести ночь в компании друга-браконьера, который, расставив силки на птиц, располагался вздремнуть под звездами и рассуждал о философии. Сомнительный способ, так как, вернувшись домой в бледной томности рассвета, он должен был терпеть неумолимое молчание жены и дочерей иной раз по нескольку дней.

Быстро прикинув все эти варианты, он решил, что и тут предпочтителен первый прием, особенно потому, что у него были в запасе силы, подогретые позвякиванием монет в мешочке и приятными новостями, полученными от Роблса.

Он отвесил живописный поклон и быстро выпрямился.

– Богиня, красавица, ты дар небес! – Гнев Андреа был всепожирающ, но нем. – Как мне, – продолжал он, – превознести твои высокие достоинства? Как мне… – Но на этом все и кончилось, так как его новообретенная богиня быстро шагнула вперед, отвесила ему сильную пощечину и покинула комнату.

Педро, чьи хитрости никогда еще не терпели таких быстрых неудач, мог только поприжать нарастающий жар щеки и проковылять на кухню.

Исабель засмеялась, но остальные женщины сочли, что пощечина была, конечно, чем-то заслужена, тут же нашли причины рассердиться на него и немедленно признали его виновным.

– Что приводит такого бездельника в этот дом? – вопросила донья Каталина, кисло дергая свое шитье.

Педро уже открыл рот, чтобы восславить ее красоту и щедрость, но тут Констанца, дочь Андреа, властно спросила:

– Ты принес деньги?

Хотя Педро знал, что деньги естественно и неизбежно перейдут из рук автора в руки его домашних, он почувствовал, что долг повелевает ему солгать.

– Нет, – ответил он, но затем поспешно обратился к донье Каталине: – Я принес добрую весть, и раз ваш супруг имеет обыкновение работать всю ночь напролет, то я подумал, что будет хорошо пробудить его этой вестью и миской преславной похлебки этого дома.

– Может, ты мог бы уговорить его, – сказала Констанца, – найти почтенное занятие, а не марать бумагу и распевать солдатские песни по ночам.

Педро часто дивился тому, что знает Сервантеса лучше, чем собственная его семья. Попросить его перестать писать и вернуться к тому или иному подвертывающемуся под руку занятию? А почему бы не попросить рыбу летать? Однако настроение в кухне было грозовым, и он кивнул, улыбнулся и протянул Исабели миску, чтобы она плеснула туда похлебки. Она ограничилась свирепым взглядом и тотчас вернула ему миску. Она уже нашла закуску для новой перепалки.