Буду завтра. Встречай - Кира Буренина Страница 3

– Гутя, да ты что! А если бы он тебя застукал? – ужаснулась я.

– Ну не застукал же, – рассмеялась она. – Так вот, представь, что все эти чертовы колеса, в прямом и переносном смысле слова, собраны в один запароленный файл. Ну, я с этим справилась, а когда открыла файл, то впала в ступор. Потому что все, буквально все менеджеры, когда либо заключавшие контракты на продажу «Сити-вью», исчезали.

– Как это? – тупо поинтересовалась я.

– Увольнялись по собственному, по болезни, переходили на другое место работы… После заключения контракта на продажу «Сити-вью» дольше года в этой фирме никто не задерживался. Последний раз этим занимался Сергей Мартынов, он как раз и должен был поехать на подписание контракта, но ушел вроде бы по семейным обстоятельствам, причем очень поспешно. И вот поехала ты… Улавливаешь?

– И что мне с этим делать? – уныло осведомилась я. – Обзванивать всех и узнавать подробности?

– А что, это вариант!

– Никуда я не буду звонить! Еще в параноика превращусь раньше времени, – решительно отказалась я. – А тебе спасибо. И… береги себя.

Я выключила мобильник. Мне не хотелось никого слышать, отвечать на звонки сочувствующих. Апатия вновь навалилась на меня.

– Что-то с тобой не так, – заметила мама. – Не хочешь подробностей, не надо. Но вспомни – мы всегда спрашиваем себя: «А что бы сказал папа?» Помнишь?

Еще бы. Папа нашел бы выход. Он бы прогнал мои ночные кошмары, которые грозили превратиться в хронический маниакальный бред.

Папа был… настоящим человеком. Родом из маленького приморского городка, он завоевал Москву и сердце мамы. Был отличным управленцем, создал свою компанию, которая прекрасно существует и сегодня. Его любили все – друзья, партнеры, клиенты, даже конкуренты. Вот уже десять лет как его нет с нами – он умер прямо за рабочим столом от сердечного приступа. Но есть мама и я, есть его компания, и много лет подряд бурные воды Азовского моря бороздит небольшой траулер «Ассоль» – его мечта, его хобби, совершенно неприбыльное рыболовецкое судно.

Папа сделал так, чтобы мы получали небольшие дивиденды, крупные суммы уходили в трастовый фонд имени меня. Это было мудро. И еще одним мудрым правилом было то, что никогда я, Сандра Чайкина, не стану наемным работником папиной компании. Не будет завистливого шепотка относительно «дочки шефа».

И вот повод для сплетен и пересудов теперь нашелся. Я даже не могу поработать в фирме, созданной собственным отцом! Вместо этого я вынуждена блуждать по Интернету, выискивая себе средненькую работу! Разве ради этого я заканчивала МГУ, а потом Академию внешней торговли, чтобы преподавать немецкий каким-то недорослям?

С пятого класса я ездила три раза в неделю заниматься немецким к преподавателю из Института иностранных языков, упорно сидела над перфектом и плюсквамперфектом. Сверстники злобно бросали в спину оскорбительные клички: «зубрила», «выскочка». Но я старалась держать спину прямой, а голову высоко поднятой, когда, отправляясь на очередной урок, вынуждена была проходить мимо собравшихся в стаю одноклассников. Окончив школу, я, не раздумывая, подала документы в МГУ и была принята. Как радовался папа!

Нет, безусловно, папа не хотел бы такого развития моей карьеры. Он обязательно бы разобрался во всем. Например, почему мои шефы послали меня подписывать договор в самый последний, буквально критический момент, убеждая, что все это – простая формальность, что все стороны ознакомлены с текстом контракта и никаких претензий не имеется… И я, напыщенный менеджер, поверила, что контракт стандартный, и, к своему стыду, даже не прочитала его. Поделом мне. Эх, папа, как жалко, что тебя нет рядом…

Как-то вечером, когда мы с мамой пили чай с вишневым вареньем, прикатила Гутя. Она вручила мне три предмета – непонятного вида моток ниток с перьями, мобильный телефон и фирменный конверт с надписью «РЖД». Оказалось, что Августа вступила в тайный сговор с моей мамой. Меня отправляли в Веденск, на родину папы. Новый номер мобильного должен был оградить меня от ненужных звонков, а изделие из ниток – ловушка снов, собственноручно сплетенная Гутей, – от кошмаров.

– Я вплела сюда кусочки ракушек и минералы, чтобы выровнять твою энергетику, – скромно заметила Гутя. – Не забудь захватить его с собой в Веденск, подвесишь над кроватью.

И вот, не успела я оглянуться, как сидела в купе поезда Москва – Веденск.

«Я обо всем договорилась с тетей Раей, – в который раз повторяла мама. – Ты поживи там, погуляй, в море покупайся. А осенью найдешь новую работу. И тетя Рая будет рада.

«Интересно, будет ли рада тетя Рая», – думала я, глядя на проплывающие мимо подмосковные дачки. В Веденске я не была десять лет, а это срок немалый. Наверное, там все совсем другое, люди другие, да и тетка постарела. Что я там буду делать до осени? «Пробуду неделю и вернусь в Москву», – утешилась я.

Все свое каникулярное детство я провела в Веденске. Родители «забрасывали» меня сюда на все лето, а сами отправлялись в Крым, Карловы Вары, на Золотые Пески… Прибрежный городок, утопающий в зелени садов, был моим самым любимым местом на земле. Чистый, ухоженный, розово-жемчужного цвета… Таким я запомнила его. Кварталы пятиэтажных домов сталинской постройки, всех оттенков серо-розового, с оригинальной отделкой, таких уж и не найти нигде… Девятиэтажки семидесятых годов из белого кирпича, стройные, крепкие, как ряд костяшек домино… И совсем старинные, построенные из буро– красного кирпича еще до революции немецкими колонистами, – добротная приземистая готика. А еще «розовый квартал» – дома из розового камня, которые были построены в конце восьмидесятых для работников порта – основного кормильца города. Во дворах цвели розы всех цветов и сортов из городского питомника. Именно в таком доме и жила тетя Рая, вдова дяди Володи – брата моего отца. Дядя Володя с двадцати пяти лет и до самой смерти был начальником порта и многое сделал для города. Тетя Рая, главный врач крупнейшего санатория области, закончила работать, насколько мне известно, совсем недавно.

После смерти дяди Володи тетка сохранила все привычки, традиции. Это я установила, когда мои чемоданы были размещены в бывшем кабинете дяди Володи, а я сидела за торжественно накрытым столом и слушала рассказы тетки о жизни в городе. Она совсем не изменилась – одевалась по-прежнему в элегантные крепдешиновые платья, отдавала предпочтение лаковым босоножкам на каблуке, носила причудливые кольца и серьги, красила волосы в агрессивный блонд, а губы – леденцово– розовым блеском.

– Ну да ладно, – промолвила тетка, когда с обзором городских новостей было покончено. – Мама сказала, что у тебя что-то с работой не ладится. Не переживай, детка. Перемелется, мука будет – помнишь, так говорил дядя Володя?

Конечно, помню. Помню его смех, запах трубочного табака, помню, как он азартно играл со мной, девчонкой, в «ведьмака» – карточную игру. Ничего не изменилось в доме со дня его смерти. Та же мебель орехового дерева в гостиной, дубовая – в кабинете, спальный гарнитур из карельской березы… Картины художников-маринистов на стенах… Я грустно улыбнулась огромным напольным вазам, расставленным по углам в каждой комнате – подарки дяде Володе к очередным годовщинам. Родители подтрунивали, что в этих вазах можно хранить стратегические запасы крупы, гречки например.