Песня учителя - Вигдис Йорт Страница 3

Лотта взялась за уборку. Она прибиралась и думала, во что же ввязалась. Взаимосвязь между преподаванием и жизнью? Ну да, они, безусловно, связаны, но связь эта очень тонкая, объяснить ее нелегко, а уж поймать в объектив камеры – тем более. Возьмем, например, тех же румынских попрошаек. Какая связь между творчеством Брехта и ее отношением к попрошайкам? Порой она бросает им какую-нибудь мелочь, а порой нет, это зависит от ее настроения, от того, торопится ли она, имеются ли у нее при себе монетки и легко ли их достать и есть ли время рыться в карманах. Если уж совсем честно – а в этом, решила Лотта, она ни за что не признается Таге Басту, – чаще всего попрошайкам перепадало от нее что-нибудь, когда она чего-нибудь очень хотела. Чтобы анализ крови не показал чего-нибудь страшного, чтобы дочка успела написать диссертацию. Она словно старалась заслужить милосердием хорошие новости. Глупо, но это правда. Впрочем, об этом вовсе необязательно кому-то рассказывать. А что касается Брехта, то он наверняка защитил бы и тех, кто дает, и тех, кто не желает давать или проявляет милосердие иными способами. На это он намекает в своем стихотворении «Ночлег», которым Лотта любит заканчивать свои лекции о Брехте и которое вполне можно зачитать для Таге Баста. Это стихотворение о человеке, который каждый вечер собирает на Манхэттене деньги для ночующих под мостом бездомных, чтобы тем хватило на койку в ночлежке. «Мир от этого не изменяется, – пишет Брехт, – но несколько человек получают ночлег. На одну ночь укрываются от ветра. Снег, предуготованный им, падает на мостовую. Но мир от этого не меняется. Человек, не захлопывай книгу, которую ты сейчас читаешь! Несколько человек получают ночлег. На одну ночь укрываются от ветра. Снег, предуготованный им, падает на мостовую. Отношения между людьми не улучшаются» ^[1]. Нет, не улучшаются.

«Это стихотворение, – обычно говорила Лотта студентам, – советует нам применять, сталкиваясь со страданиями, две стратегии. Нам следует помогать отдельным страждущим, но главное – стараться повлиять на причину страданий». Да. Она была согласна с собой. То есть с Брехтом. И никто не может обвинить ее в том, что она не старалась повлиять на причину страданий. Она голосует за партии, выступающие за общечеловеческое равноправие как на национальном, так и на международном уровне. Она подписывала всяческие петиции – например, за запрет ядерного оружия и смягчение миграционной политики. Состояла в совете правления Общества полезных растений. Чего еще ждет от нее этот Таге Баст? Какой еще связи между тем, как Лотта Бёк преподает, и ее собственной жизнью?

Чем она занята, когда не преподает? Готовится к следующему занятию. Читает и рецензирует дипломы и диссертации. Изучает материалы, необходимые для заседаний совета правления. Пишет статьи о театре в эпоху Интернета и «Нетфликс». Проводит много времени в одиночестве. Одиночество она любит, оно дает ей ощущение предсказуемости. Она читает. Следит за событиями культуры. Разумеется, часто бывает в театрах и посещает все важные выставки, хотя – и это она осознает – не так часто, как прежде. Честно признать, подобные мероприятия не обогащали ее, не давая ей ни новых знаний, ни эмоций. Но об этом она не станет рассказывать студенту-четверокурснику. Ему вовсе не обязательно знать, что искусство утратило ту власть, которой обладало над ней в молодости. Конечно, великих это не касается – Брехта, Ибсена, Шекспира. Почти все остальное казалось ей… сказать «незначительным» было бы перегнуть палку, но, возможно, слегка скучноватым.

На протяжении всей своей карьеры Лотта Бёк поддерживала искусство, ратовала за щедрые субсидии и увеличение бюджета на культуру, а еще протестовала против закрытия институтов культуры. Ее мнение не изменилось и по сей день, да, она до сих пор считала, что искусство и культура занимают особое место в обществе, однако сейчас Лотта прибегла бы к аргументации, больше похожей на защиту: созидание искусства не несет разрушений, в отличие от многих других человеческих действий. Возможно, попытки создать концептуальное искусство – это мартышкин труд, но далеко не худший по сравнению с другими результатами такого труда. И те, кто выбирает эту стезю, проводят работу над собой, вынуждены постоянно анализировать самих себя и причины своих поступков, впрочем, все, кто всерьез интересуется искусством и культурой, развивают в себе склонность к самоанализу. Лотта не знала, имеется ли у этой тенденции научное объяснение, но именно об этом свидетельствовал ее собственный опыт, а опыт у нее накопился немалый. Самоанализ – штука неплохая. Именно отсутствие самоанализа привело к тому, что мир катится в тартарары. Жадные до власти не стараются разобраться в себе и собственных мотивах, они, судя по всему, вообще не понимают, что ими движет.

Обо всем этом Лотта Бёк размышляла, отмывая ванную, чтобы Таге Басту не вздумалось показать всем остальным, будто она живет в свинарнике. Но потом она решила, что он, пожалуй, удивится, увидев, как у нее грязно и не прибрано. У Лотты появилось желание удивить Таге Баста. А потом она подумала, что истина, которую она решила скрыть от студента-четверокурсника и которая заключалась в том, что Лотта больше не верила в искусство так, как прежде, – эта истина уже стала для него очевидной. Поэтому он и решил снять преподавателей Академии искусств во время занятий и, главное, во время, свободное от занятий. Ему хотелось показать громадную разницу между их преподаванием и их жизнью, показать, как они в аудиториях разглагольствуют о революционной силе искусства, а потом возвращаются домой, в свои со вкусом обставленные квартирки и планируют следующий отпуск в Берлине или Флориде. И хотя перед Таге Бастом с его камерой они постараются произвести впечатление натур, страстно влюбленных в искусство, от камеры все равно не укроется отсутствие страсти и тревог, той боли, которая по-настоящему отличает тех, кто искренне борется с собой в попытке создать искусство или донести его до других. Камера наверняка запечатлеет журнальчики по дизайну интерьеров, принадлежащие жене преподавателя по истории скульптуры и сложенные у них дома в коридоре, причем сам преподаватель истории скульптуры этого даже не заметит, зато заметит тот, кто будет смотреть фильм Таге Баста. Насколько они вообще правдивы, когда проповедуют искусство, способное менять судьбы? Разумеется, весь проект – это ловушка, так получается, что сейчас она отдраивает ванну ради того, кто бросил ей приманку?

Лотта отбросила в сторону тряпку, жалея, что согласилась. Не нужен ей дома никакой Таге Баст и его проницательная видеокамера. Она присела на крышку унитаза, но через несколько минут встала, позвонила председателю Общества полезных растений и спросила, расцвела ли кислица. Председатель предложил проверить у озера Согнсванн.

Лотте не спалось. Ее мучила тревога. План Таге Баста она разгадала, и это хорошо, но кое-что ее беспокоило: если между ее жизнью и преподаванием пролегла такая огромная пропасть, что ей страшно впустить в дом студента-четверокурсника, значит, надо что-то предпринять?

Когда она проснулась, светило солнце. Она постаралась положить конец раздумьям о том, как сегодня одеться, но не получилось, и Лотта рассердилась. Она натянула вчерашний комбинезон, а под него – льняную мужскую рубашку, оставшуюся от последнего любовника, и обула кроссовки. Кроме обычной кожаной сумки, с которой ходила каждый день, Лотта положила в корзинку ворох фотографий, сделанных во время различных постановок «Доброго человека из Сычуани», а корзинку сунула под мышку. Она взяла их не ради Таге Баста – Лотта, заканчивая лекции о «Добром человеке из Сычуани», всегда показывала студентам снимки с различных постановок, теперь сложила материалы в корзинку.