Конклав - Роберто Пацци Страница 29

Нет, Маскерони не остановился и возобновил прерванный разговор. Но в его речах уже не было силы «кусаться» и прежнего чувства раздражения; курица, загадившая кресло и шапочку, умерила его удар. И он пошел громить всех подряд.

– Итак, коснемся поведения хористов, которые поддались похотливому бесстыдству, изобилующему фантазиями, более свойственными гейшам, очаровывавшим клиентов в некоторых домах Шанхая искусством фэн-шуй. Можно предположить, исходя из тех же самых, в общем скандальных, соображений, что и секретари кардиналов, вполне религиозные люди, находятся во власти фантазий и повсюду видят женщин. Можно укорять Назалли Рокка в прагматизме, более подходящем железнодорожной фирме, чем конклаву кардиналов Святой Римской Церкви. Можно сказать о непригодности руководителя прессой в Ватикане, монсеньоре Де Баземпьерре, который теряет контакты с миром, становится менее внимательным и почти не участвует в религиозных событиях Запада. Можно упрекнуть архиепископа из Милана, который, из-за своих персональных амбиций, больше всех парализует голосование в конклаве. Можно бросить камень в палестинского кардинала Набила Юсеффа, виновного в утяжелении лодки апостола Петра грузом политики. Он старается столкнуть одного с другим, разделяя уже два месяца конклав, выделяет в нем наиболее авторитетных, выдающихся представителей и некоторых кардиналов, получающих большее число голосов, и перетягивает их на свою сторону. Однако ему никак не удается оттянуть на себя внимание. Можно сказать…

Напряжение от длинной речи кардинала Дзелиндо Маскерони, которая должна была бы вызвать обиды, выступления «за» и «против», судя по направлению взглядов преосвященных и прелатов, обслуживающих конклав, казалось материализуется и тает: их всех одновременно поразил один и тот же предмет – тот наверху, над самой головой оратора. Курица непочтительно и задумчиво оставалась на балдахине, совершенно не обращая внимание на тяжелую атмосферу в зале, во многом возникшую из-за ее естественных отправлений на голову кардинала. Сосредоточенное ожидание возможных реплик на ее перемещения усугубляло у присутствующих чувство вины, разбавляемое комичностью ее провокационных движений и возникшее еще раньше от тяжелых обвинений Маскерони, но и глушило всякое желание отвечать и защищаться.

Таким образом все, кроме выступившего префекта Конгрегации по вероучению, замученного вызванной им же и уже прошедшей грозой, молчали и не участвовали в этой суматохе. Камерленг сухо поблагодарил Маскерони за его щедрое вмешательство, пресекая своим тоном всякое желание у кого бы то ни было брать слово.

Возникшая тишина длилась недолго. Внезапно кто-то из кардиналов поднял шум, обнаружив в одной из коробок для свечей кошку, родившую пятерых красивых котят. Немедленно пошли разговоры о стерилизации их собственных кошек, тем более, что несколько из них же понесли или вот-вот окотятся.

Вновь возникли вопросы, несколько в ином и парадоксальном ключе, по фундаментальным этическим нормам, которые, собственно, кардинал Маскерони и пытался защищать, критикуя многих, чаще всего северных европейцев и южноамериканцев, за непонимание пределов наносимого вреда. Разве он мог согласиться с ними, что дочери Евы никогда не могут быть, как кошки? Разве можно ограничивать рождение детей в мир?

Кардинал Веронелли, главный человек в Сикстинской капелле, никак не мог уразуметь – почему так долго надо ждать следующего оратора. По упорно возрастающему шуму, все больше оживлявшемуся, причины которого он не знал, кардинал уже понял: что-то ушло. Наполовину уменьшился авторитет Маскерони, тосканского кардинала, только что бывшего предметом всеобщего внимания.

– Ваше Высокопреосвященство, пять котят… – прошептал ему в ухо Томас Табоне, мальтийский прелат.

– Пять? Где?

– Здесь, Ваше Высокопреосвященство, у входа в капеллу, в ящике для свечей… кошки для котят обычно ищут укромные уголки.

Один из кардиналов, сидящий неподалеку от кресла камерленга, должно быть услышал последний разговор. Он повернулся к камерленгу и с улыбкой, как бы успокаивая, сообщал ему о любопытной и непредусмотренной вещи, что заняла на некоторое время внимание многих членов конклава.

– Вы бы видели – какие они чудные, один из них в мать – тигровой масти, другие…

Но камерленг его не слушал, глядя на обиженное лицо кардинала Дзелиндо Маскерони, который, конечно же, совершенно не собирался говорить в конклаве о кошках и котятах. Посмотрел поверх головы Маскерони. Кто-то отгонял шестом для тушения свечей грозную курицу, покусившуюся на честь кардинала и рассеявшую весельем напряжение в зале.

Как быть?

Но мальтиец Табоне уже нашептывал Веронелли о том, что рождение котят вызвало бурную дискуссию о необходимости стерилизации других кошек, включая живущих в конклаве, и что мнения разделились.

Что теперь делать?

Никогда камерленгу Святой Римской Церкви не приходилось решать подобных проблем.

Прежде всего нужно провести голосование, которое он должен подготовить до того, как проблема кошек займет полностью внимание кардиналов. И надо это сделать как можно скорее, поскольку там, внизу, в зале, вокруг кардинала Пайде разгоралась жестокая дискуссия, вот-вот готовая увлечь и Рабуити, и других итальянцев, возможно не очень любящих животных. Лицо Маскерони становилось все суровее – его выступление превратили в нечто. Он остановил свой напряженный взгляд на камерленге, как бы подстегивая его выгнать из капеллы, по крайней мере, двух беглецов.

Однако кому-то уже пришло в голову взять слово. Этот кто-то просил разрешение у камерленга говорить по-латински, поскольку итальянский знал не очень хорошо.

Все затихли.

Кто это отважился выступать после Маскерони? Может быть, главный украинский кардинал из Львова? Худенький и застенчивый, совсем незаметный. Его знали по имени и по карточным играм больше, чем персонально. Видели его редко: униат был слаб здоровьем. Случалось, по заключению врача, ему разрешали не участвовать в голосовании, и он оставался в постели.

Прежде всего, униатский архиепископ из Львова поблагодарил за благоразумие кардинала-камерленга Святой Римской Церкви, на долю которого выпало руководить этой ассамблеей в один из самых деликатных моментов в истории Церкви.

Затем он выразил свое почтение кардиналу Дзелиндо Маскерони, префекту Конгрегации по вероучению, тревога за состояние конклава которого не разделялась теми, кто был выбран Богом для такого нелегкого труда. В этот час все темно и не имеет прецедента. Над Сикстинской капеллой и над всеми Ватиканскими дворцами нависла страшная угроза, воскрешающая в памяти призраки других времен Церкви, когда силы Зла взяли верх и из-за раскола престол Петра вынужден был переместиться из Рима в Авиньон.

А сегодня, когда Святая Екатерина Сиенская (Бенинказа), [54]выступила с призывом закончить «авиньонское пленение», помогла Церкви прийти в прежнюю норму, к Спасителю, и избежать влияния дьявола…