Подозреваемый - Юрий Азаров Страница 27

Вечером ко мне постучался Шурик.

— Вы и дальше хотите копать? — спросил он.

— А что?

— Да у меня мысль появилась. Хочу вам дело подсказать одно.

— Какое?

— Есть тут один парень. Костя. Он любых воров может найти.

— А кто он? Следователь? Милиционер?

— Нет. Он просто Костя Рубцов.

— А чем занимается?

— Он самбист. В школе тренером работал, а теперь скрывается.

— Как скрывается?

— А как против него кто-то пену погнал, он и скрывается. Работает по договору в геологической партии, а сейчас дома. Ушлый малый, любое преступление раскроет.

— А чего он в милиции не служит?

— Работал. Но теперь вынужден скрываться. Понимаете, он любитель. И я вон дружинником был, только вот из-за этого дела, — Шурик щелкнул пальцами по горлу, — досрочно выбыл из актива.

— А Данилов знает Костю?

— А как же? Костю все знают.

Мы отправились в поселок. Костя жил неподалеку от дома Змеевого.

На крыльцо вышел молодой человек лет двадцати пяти в свободном свитере, старых холщовых брюках и сандалиях на босу ногу. Он назвался Костей и пригласил в комнату. Я рассказал о деле, путая слова "разбой", "грабеж", "кража".

Костя слушал внимательно.

— Во-первых, что такое грабеж? — сказал он, не то спрашивая меня, не то отвечая сам себе. — Грабеж — это когда открыто похищают вещь. — Костя вдруг встал и выхватил из моих рук сумку. — Вот так. А разбой — это когда оружие к горлу: "Отдай!" А кража, когда производят хищение втайне. Взяли и все. И нету преступника.

Шурик поглядывал на меня, радуясь Костиной эрудиции.

— Значит, здесь налицо и грабеж, и кража, и разбой одновременно — сделал заключение Костя. — Такое бывает редко. Преступление распознают по почерку. Я сначала анализирую характер технического исполнения преступления. Здесь подозрение падает на определенных лиц, проживавших с Анной Дмитриевной, кто по соседству с ней, а кто и подальше, но они должны знать о ценностях, которые можно похитить. Кстати, с кем жила хозяйка?

— Я жил у нее. Один теперь живу, — ответил я робко. — У нее есть еще дочь Раиса с мужем, правда, они здесь не живут. Наезжают только.

— Так, — сказал Костя. — Значит, подозрение в первую очередь падает на вас, затем на Раису с Федором, а потом уже на остальных.

Очевидно, Костя обладал таким качеством, как самоуверенность. Он, нисколечко не стесняясь, сформулировал подозрение. При этом ощущал себя профессионалом, Мегрэ, Шерлоком Холмсом, который этак с ходу, небрежно может распутать любой узел. Он принадлежал к категории тех самоуверенных молодых людей, которые обладают линейным мышлением, не затрудняя себя самоанализом, рефлексиями. Он обладал способностью слепо верить в выдвигаемую идею и как бы растворяться в ней.

— Я догадываюсь, кто способствовал хищению, — уверенно сказал Костя.

Он, должно быть, ощущал себя ясновидящим. Я подумал, возможно, ему кое-что известно из моих бед.

— Вы знаете Лукаса? — спросил я.

— Вот Лукаса я не знаю, — ответил Костя.

— А этих, кто ночью нападал?

— Догадываюсь. Нам надо срочно проверить одну вещь. Нельзя терять ни минуты. Шурик, ты пойдешь с нами?

Шурик кивнул.

— Куда идти? Объясните мне хоть что-нибудь, — попросил я.

— Потом. По пути, — отвечал Костя, зашнуровывая кроссовки.

— Сыровато сейчас, — сказал я ему.

— Зато надежно. Сейчас главное — не шуметь, — ответил он. — Идем.

На улице было темно. Стояла прекрасная погода. В сиреневую тишину совсем легко и даже несколько картинно вписались силуэты домов, деревьев, машин.

— Куда мы идем?

Костя взял меня под руку и зашептал так, что я улавливал лишь обрывки фраз:

— Вчера в парке на одного парня напали шесть человек и вырвали из рук магнитофон. Залетные. Они могли остановиться на спортбазе. Там есть гостиница. Когда спортсменов нет, ее сдают кому попало.

В гостиничном домике свет горел только в одной комнате.

— Я на этой базе работал, — пояснил Костя. — Сейчас мы зайдем слева. Там есть ход.

Мы вошли в дом. В одной из комнат на полу были сложены матрацы, на них мы и расположились.

Потом мы подкрались к комнате, где горел свет, и услышали голоса.

— Они здесь, — сообщил Костя. — Поддатые. О чем они говорят? Надо вырубить свет.

Шурик вскочил, и через пять минут свет в доме погас.

Из комнаты, где горел свет, кто-то вышел и направился в туалет. У меня затекла нога, и я решил пошевелиться. Костя сжал мое плечо и приставил палец к губам. Я прислушался. Там, где был туалет, что-то гремело. Через некоторое время человек вышел из туалета и скрылся в своей комнате. Нам хорошо было видно, куда вошел человек. Мы молчали. У меня было такое состояние, будто я ждал приговора. Сердце колотилось, и я думал, что Костя вот-вот скажет мне: "Заглушите сердце!" — и приложит снова палец к губам. А потом мне стало совсем смешно: "Опять ввязался в историю".

Между тем темнота на улице будто осела, рассеялась, лунный свет полился вдруг сверху, с небес, отчего очертания деревьев стали еще загадочнее.

В лунном свете голова Шурика казалась похожей на монашеские портреты Сурбарана: огромный нос, крохотный подбородок, большие глаза — все это смотрелось необычайно живописно рядом с гигантом Костей, лицо которого в темноте смахивало на портреты Веласкеса — ни дать ни взять граф де Оливарес: мощная грудь, широкий подбородок, чуть выдаюшийся вперед, впрочем, и губы у него, грибоедовской формы, торчали сплющенными оладьями, однако мужественно сомкнутые, глаза, глубоко посаженные, отчего всем своим обликом напоминал карателя. Я уже прикидывал, как перенести эти две фигуры на полотно, поскольку давно задумал одну картину с трагическим сюжетом, как вдруг в один миг Костя разрушил мои видения.

— Пора, — сказал он. — Не спускайте глаз с туалета!

Он вскочил и совсем неслышно направился к комнате, где полчаса назад затихли голоса. Нам был хорошо виден силуэт Кости. Его руки священнодействовали на уровне дверного замка.

— Сумасшедший, — прошептал я Шурику. — Он лезет к ним в комнату.

Шурик сжал мою руку, дескать, молчи.