От Милана до Рима. Прогулки по Северной Италии - Генри Воллам Мортон Страница 24

…будь Лаура

Повенчана с Петраркой — видит бог,

Сонетов написать бы он не мог! [28]

Принимая во внимание позицию Байрона, интересно было бы взглянуть на его лицо, когда в 1816 году библиотекарь в библиотеке Святого Амвросия предложил ему величайшее сокровище — принадлежавшую некогда Петрарке рукопись Вергилия! Естественно предположить, что английский поэт должен был бы заинтересоваться! Байрон, который мог бы при случае и нагрубить, увидел то, что заинтересовало его больше Вергилия, а потому он и не оскорбил библиотекаря. А увидел он белокурый локон Лукреции Борджиа.

Я вспомнил об этом, когда пришел туда и представил рекомендательное письмо. Библиотекарь в строгом черном костюме сказал мне тут же — скорее в утвердительной, нежели в вопросительной форме: «Вы, конечно же, хотите увидеть принадлежавшую Петрарке рукопись Вергилия».

Библиотека находится в одном из тех старых дворцов, которые кажутся маленькими с улицы, а внутри выясняется, что они просто огромные — настоящий лабиринт со смежными комнатами, мраморными лестницами и галереями, окружающими внутренний двор. Читальный зал занимает маленькое помещение со сводчатым потолком и украшен аллегорическими фигурами. На столах — лампы под абажуром. За ними в окружении фолиантов и манускриптов сидели шесть или семь пожилых ученых. На лицах выражение отчаяния, так хорошо знакомое женам писателей. Более приятное впечатление оставляла молодая женщина, возможно американка: какую-то рукопись она листала так быстро, словно просматривала дамский журнал.

Вергилий меня поразил: огромная рукопись, которую сначала я принял за факсимильное издание. Когда понял, что это оригинал, то не решался притронуться к страницам книги, и библиотекарь, заметив мое затруднение, любезно спустился со своего возвышения, и мы стали переворачивать страницы вместе. Думаю, что рукопись эта бесценна, к тому же она представляет, как выражаются книготорговцы, «дополнительный интерес», ибо на форзаце Петрарка своим изящным почерком описал, как впервые увидел Лауру и как через двадцать один год услышал о ее смерти.

Приключения такой книги должны быть удивительными: за шесть с половиной столетий она сменила огромное количество владельцев, изредка попадая в сравнительно спокойную библиотечную гавань, испытала опасности многочисленных войн и чудом уцелела при пожарах. Библиотекарь рассказал мне, что сначала она принадлежала отцу Петрарки, однако в 1326 году ее украли после того, как семья поселилась в Авиньоне. Через двенадцать лет Петрарка нашел ее, а возможно, вор, раскаявшись, вернул рукопись. Во всяком случае, с того дня 1338 года она постоянно была у поэта. После кончины Петрарки творение Вергилия вместе с другими книгами поступило в библиотеку Висконти в Павии, где и оставалось до французского завоевания 1499 года. С того времени оно сменило много владельцев, пока в XVI веке кардинал Борромео не выкупил его для библиотеки Святого Амвросия. И все же приключения рукописи на этом не закончились. Наполеон привез ее в Париж, но в 1813 году рукопись вернули в Милан.

Можно представить себе радость поэта, когда в 1338 году рукопись к нему вернулась. Петрарка захотел сделать ее еще красивее и уговорил своего друга Симоне Мартини, работавшего в то время в папской столице в Авиньоне, проиллюстрировать рукопись. Великолепные иллюстрации выглядят такими же свежими, как и шестьсот лет назад. Рукопись имеет тем большую ценность, что Петрарка сделал в ней запись. Вот что он написал:

«Лаура, со всеми блестящими своими достоинствами, впервые предстала глазам моим в шестой день апреля в году 1327 от Рождества Господа нашего, и было это ранним утром в церкви Святой Клары в Авиньоне. В том же городе, в тот же час и того же дня апреля, только в году 1348 свет этот покинул нашу землю, а я тогда был в Вероне и — увы — не знал о постигшей меня участи. Горестная весть дошла до меня в Парму в письме от моего друга Людвига утром 19 мая того же года. Непорочное и прекрасное тело ее погребено было в церкви францисканцев вечером того же дня. Душа ее, однако, в чем я совершенно уверен — так же как Сенека, говоривший о Сципионе Африканском, — вернулась на небеса, в свой родной дом. Написав эти слова в память о своем горе, я испытал чувство сладкой горечи и выбрал эту страницу, так как чаще всего обращаю сюда свой взор, а потому могу размышлять о том, что в жизни не осталось у меня более удовольствий. Глядя постоянно на эти строки, буду думать, что пройдет немного лет, и я улечу из этого мира. И будет это, хвала Господу, для меня легко, принимая во внимание прошлые мои праздные заботы и пустоту надежд».

Загадка Лауры — была ли она реальной или воображаемой женщиной? — вызывала такой интерес в XVI столетии, что два энтузиаста, занимавшихся творчеством Петрарки, открыли гробницу в Авиньоне и доложили, будто нашли в ней ее скелет и свинцовую коробку с сонетом Петрарки, однако кардинал Бембо, крупный эксперт того времени, объявил тот сонет подделкой. Хотя Лаура до сих пор является загадкой, большая часть ученых считает, что звали ее Лаура де Новее, которая в 1325 году вышла замуж за Гуго де Сада в Авиньоне. Когда Петрарка увидел ее спадавшие на плечи светлые волосы, он стал поэтом и, словно средневековый рыцарь или трубадур, назвал ее своей прекрасной дамой.

Хотя Байрон и не признавал идеальной любви и презирал сонеты, называя их «хныкающими, выхолощенными, глупыми платоническими композициями», сам он тем не менее ходил в библиотеку Святого Амвросия и вздыхал сентиментальнее, чем Петрарка, над письмами Лукреции Борджиа кардиналу Бембо, упивался видом ее белокурого локона. «Я намерен похитить частичку, если смогу», — сознавался он в письме сводной сестре Августе Ли, и, когда никто не видел, неисправимый коллекционер реликвий и любовных символов выкрал из локона «единственный волосок».

Я спросил, не могу ли я увидеть эти письма и локон. Оказалось, что, как только стало известно о воровстве Байрона, администрация решила убрать волосы в раку, что и было сделано в 1828 году, так что вместе с письмами, как при Байроне, их не выдают. Письма в переплете из овечьей кожи мне были тем не менее немедленно предъявлены. Писем всего девять, написаны они на латинском и итальянском языках. Там же и песня — уже на испанском языке — с посвящением «моему дорогому Пьетро Бембо». Как и большинство женщин, Лукреция письма свои не датировала, и Бембо сделал это за нее собственноручно. Байрону хотелось верить, что они романтичны и страстны, но мне кажется, что никакой страсти в них нет и в помине. Это отточенные риторические сочинения, которые дамы эпохи Возрождения выучились писать своим эрудированным друзьям. Байрон и не подозревал, что между Бембо и Лукрецией Борджиа отношения были такими же платоническими, как и у Петрарки с Лаурой!

Я поднялся наверх. Локон Лукреции Борджиа хранится в музее, к нему вела длинная наружная галерея. Шагая по ней, я посмотрел вниз, во двор, и увидел среди буйно разросшихся кустов две статуи. В одной из них я узнал Мандзони, а другая — веселый молодой щеголь в коротких штанах — оказалась Шекспиром. Пройдя по всей галерее, я вошел в музей, где и увидел волосы Лукреции в стеклянной раке, словно это были волосы святой. Небольшой локон светлых красивых волос, тот самый, которым любовался Байрон. Я был наслышан о том, что Лукреция чрезвычайно заботилась о своих волосах, так что путешествие ее в Феррару, где она должна была обвенчаться, часто прерывалось из-за того, что ей надо было вымыть голову. Рака поразила меня своей изысканностью: из обрамленного жемчугом овала свешивались две красивые маленькие подвески: одна из них — красный бык Борджиа, другая — орел, вероятно белый орел Эсте. Возле раки, с непоследовательностью, что делает некоторые музеи такими удивительными, — пара замшевых перчаток, которые были на Наполеоне во время битвы при Ватерлоо.