Он и Она - Александр Редько Страница 23

Первого января 1987 года Он проснулся в чистой и мягкой постели. В незнакомой комнате. Кровать была настолько по-домашнему мягкой, что вставать не хотелось. Ещё бы! В своей палатке Он спал на снарядных ящиках, поверх которых были брошены два солдатских матраса. И считал, что лучшего ложа и придумать было нельзя.

Несколько раз Он пробовал спать на обычной солдатской койке. Такой, какая была у него в годы учёбы в училище. Но снарядные ящики почемуто оказались удобнее. А тут – чистая и мягкая постель! И рядом с ним – спящая девушка. Он вспомнил, что вчера, в новогоднюю ночь, когда они столкнулись на улице, она сама взяла его за руку. И за столом они сидели рядом. Он часто видел эту девушку в их городке, когда его батарея приходила с боевых действий.

В обычной, мирной, жизни мужчины оборачиваются и смотрят вслед симпатичным девушкам. А здесь, в Афганистане, молодая, хорошенькая, да ещё и одна на добрую сотню мужчин, изголодавшихся по женской ласке… И они оказались в постели вместе.

Он вспомнил их бурную и страстную ночь. Её неистовые крики и безумные ласки. Угомонившись под утро, они, уставшие, уснули, тесно прижавшись друг к другу. И… Он остался у неё жить. Эта девушка была на семь лет старше его. В Союзе у неё остались мама и дочь. За два года на войне можно было заработать столько же, сколько в СССР за семь лет. Вот и отправлялись девушки на заработки с риском для жизни. И делали это кто как мог.

Кто воевал, знает, что на войне все ощущения обострены до предела. И чувство, вспыхнувшее между ними, тоже было каким-то нереальным. Ночами они ласкали друг друга так, словно это было в последний раз. А может, это происходило потому, что успевали соскучиться, так как его батарея в прямом смысле не выходила из боевых действий порой дней десять, а то и две-три недели.

Как же ему нравилось возвращаться в городок на окраине Кабула! А как же иначе, ведь его ждут! Может, и не любят, но ждут! А они и не говорили ни разу о любви. Со временем его девушка начала делать ему прозрачные намёки на то, что офицеры и прапорщики, которые гоняют колонны машин с бензином и дизельным топливом из Советского Союза, всегда приезжают с полными карманами денег, торгуя горючим по пути следования.

Намекала на то, что и ему в свободное от боевых действий время неплохо было бы что-нибудь украсть, продать и купить ей «это», «это» и ещё «вот это». «Всё это» стоило больших денег, а его офицерской зарплаты хватало только на одно «это».

Торговать, что-то воруя, Он не хотел. А что Он мог привезти ей с войны? Себя живого да горсть стреляных гильз? В боевых подразделениях воровать и нелегально торговать с афганцами считалось несмываемым позором.

Апрель 1987-го. Джелалабад. Армейская операция, которую Он запомнил на всю жизнь. Колонна боевых машин двигалась по предгорью с черепашьей скоростью. Предгорье было нашпиговано фугасами и минами, как кекс изюмом. Строжайшим приказом было запрещено спускаться с брони на землю, так как несколько человек уже подорвались на минах и без ног были эвакуированы вертолётами в госпиталь. Но как бы профессионально и самоотверженно ни работали сапёры, его самоходное артиллерийское орудие, чуть-чуть вильнув гусеницами в сторону от накатанной и проверенной колеи, напоролось на заложенный «духами» фугас.

Взрыв был такой мощности, что двадцативосьмитонную махину подбросило в воздух метра на полтора и развернуло на сто восемьдесят градусов. Он был контужен. Почти ничего не слыша, вместе со старшим офицером батареи бросился к подорванной машине. Запрет на хождение по земле был забыт. В голове словно звучали удары молота о наковальню. Десятков, сотен молотов о наковальни. Открыв люки, они достали из утробы боевой машины двух покалеченных солдат. Остальных, сидевших сверху, раскидало по сторонам. Контужены были все. Некоторые – ранены. За дело взялись медики, а Он от увиденного пришёл в ужас. Волосы под шлемом зашевелились.

Тридцать боевых снарядов были вырваны взрывом из боеукладки и валялись в прогорклом дыму на дне самоходки. Как они не сдетонировали и не разнесли половину колонны в клочья, до сих пор остаётся для него загадкой. Взрыватели двойного взведения на всех снарядах были покорёжены. Первый раз они должны были взводиться от центробежной силы вращения в стволе под воздействием горящего пороха. Второй – когда снаряд коснётся взрывателем конечной точки своего короткого путешествия – цели. Тогда и происходил взрыв. А сейчас 152-миллиметровые пятидесятичетырехкилограммовые стальные чушки с уже взведёнными один раз взрывателями хаотично валялись внутри развороченного орудия. И каждый из них ждал только одного – второго касания. Второго толчка.

Отделение сапёров ушло далеко вперёд. Времени вызывать их по рации просто не было. Необходимо срочно принимать решение. Вдруг из соседнего кишлака по остановившейся колонне ударили автоматы и крупнокалиберный пулемёт. Колонна мощно «огрызнулась» ответным огнём. Он тоже стрелял. Стрелял ожесточённо и яростно. Целясь и не целясь. Высаживал патроны магазин за магазином, совершенно не обращая внимания на цокающие рядом по броне пули, летящие навстречу.

Солнце клонилось к закату. В горах темнеет быстро, а подорванную самоходку нельзя было оттащить в сторону, освободив место для движения застопорившейся и попавшей под обстрел колонны боевых машин. Но их надо было уводить из-под огня.

Приказав людям отойти на безопасное расстояние, Он оставил в своём распоряжении всего одного солдата. Приказал ему спуститься внутрь подорвавшегося орудия, для того чтобы с максимальной осторожностью поднимать и подавать ему и старшему офицеру батареи уже взведённые и готовые взорваться от малейшего толчка снаряды.

Солдат, контуженный и почти ничего не слышащий, кричал сквозь автоматную стрельбу:

– Как подавать? Как?

Он, контуженный тоже, орал охрипшим голосом:

– Как своего ребёнка! Ласково и нежно!

– У меня нет детей! – кричал солдат, подавая первый снаряд.

– Будут ещё, дорогой, обязательно будут! – хрипел Он, принимая в руки смертоносный груз.

Сколько прошло времени, Он не знал. Но тридцать снарядов с покорёженными взрывателями, готовые к взрыву, оказались на земле рядом с повреждённой самоходкой. Теперь предстояло самое трудное. Взрывать их на месте было нельзя. Половину колонны просто смело бы с лица земли.

Под автоматным огнём душманов, уже абсолютно не соображая, что делают, Он и старший офицер батареи, его друг, со снарядами на руках, неся их, словно младенцев, друг за другом, шаг в шаг, пошли к арыку с крутыми берегами, в котором можно было взорвать снаряды, не опасаясь покалечить людей и повредить машины.

Он шёл по минному полю, унося на своих руках смерть подальше от людей и машин, и думал, что, если наступит на мину, лучше погибнуть сразу. Калекой жить Он не сможет. Они дошли. След в след по проторённой ими дорожке пошли солдаты и вынесли остальные снаряды. Сложенные горкой на берегу пересохшего ручья, в низине, они были заминированы и благополучно уничтожены. Безопасную теперь самоходку столкнули с дороги, и колонна с наименьшими потерями двинулась дальше. До сих пор этот путь по минному полю со снарядом на руках иногда снится ему. До сих пор временами Он просыпается в холодном поту среди ночи от пережитого тогда ужаса. Не верьте тем, кто говорит, что на войне было нестрашно. Это неправда. Они не были на войне. Там, в джелалабадском аду, Он воевал ещё две недели.