Он и Она - Александр Редько Страница 22

В эту же ночь Он нашёл для себя определение счастья. Он вдруг понял, что такое счастье на самом деле! Оказывается, счастье – это когда тебе не надо врать, изворачиваться и притворяться, тебе радостно и легко, хорошо и спокойно. Как просто! Как просто всё в этом мире! Но чтобы дойти, надо было идти. И Он шёл. Шёл вперёд. Великая вещь – Любовь! Она заставляет искренне любящего человека, несмотря ни на что, всё равно двигаться вперёд. Только вперёд! Не валяться неделями на кровати в обнимку с сорокаградусной «подругой», а двигаться! И Он двигался, потому что любил её, свою Женщину. А ещё Он понимал, что, хоть и далеко Она и не видит его, если бы Он распустил сейчас сопли, её, Королеву, это не очень бы обрадовало.

Даже расставшись с ней, Он не мог себе позволить обидеть её, сделать так, чтобы Она в нём разочаровалась. Он думал так. Он делал так. Не обращая ни на кого внимания. В конце концов, это была его жизнь, и Он поступал в этой ситуации так, как считал нужным. А если кто-то, оказавшись когда-нибудь один, будет поступать по-другому, – так ведь это его жизнь! И он волен обращаться с ней так, как сочтёт нужным. «Вольному – воля, спасённому – рай!» Кажется, есть такая пословица?

* * *

Он не знал, что происходит у других людей, когда они теряют любимых и расстаются. Наверное, когда это уже случилось, начинаешь вспоминать моменты жизни, в которых уже происходило нечто подобное. Его память работала как швейцарские часы, почемуто опять выуживая из своих закромов события молодости. Время, когда Он воевал. Тогда Он был ещё не женат. Молодой лейтенант, в двадцать один год, к апрелю 1987-го, Он уже был обстрелянным, закалённым войной мужчиной. И заметно отличался от того зелёного лейтенанта, который девять месяцев назад стоял в парадном строю выпускников военного училища и только готовился к службе в чине офицера. К апрелю 1987 года Он уже успел неоднократно побывать под обстрелами, потерять боевого товарища (он стоял от него всего в двух шагах, когда осколок реактивного снаряда душманов, разорвавшийся между ними, разрубил ему пополам голову).

Его самоходная артиллерийская батарея, приданная для усиления прославленной воздушно-десантной дивизии, вела боевые действия. Они не успевали вернуться с гор, вычистить автоматы и стволы орудий, пополнить боезапас и запасы продовольствия, отмыться в бане и хоть немного отдохнуть, как снова уходили воевать.

В конце концов, четыре года подряд в военном училище их учили сражаться, а не просиживать штаны в тёплых штабных кабинетах и отращивать пивные животы, изображая из себя подобие защитников Родины. И Он воевал.

Сейчас ему вспомнились слова офицера, ставшего потом настоящим другом на всю жизнь, когда Он прибыл в Афганистан, в свой дивизион, и представился:

– Сколько лет тебя в училище учили?

– Четыре! – с гордостью ответил Он.

– Забудь. Начинаем учиться заново.

И Он учился. Учился жить. Учился воевать. Погибнуть геройски в бою было делом нехитрым. Это происходило на его глазах довольно-таки часто.

Он учился другому. Выживать. При любых обстоятельствах. В любых условиях. Выживать и побеждать. Несмотря на трудности, лишения, изматывающую жару за шестьдесят градусов. И всё, через что Он прошёл, очень помогло в дальнейшей жизни. Там, в Афганистане, Он усвоил, что выход есть всегда.

Он научился на многие вещи смотреть с изрядной долей иронии, а иногда и сарказма. Он научился терпеть и ждать. Ждать того единственного момента, после которого, начав действовать, можно было победить и не потерять при этом солдат. Сейчас Он с улыбкой думал о том, что там, в армии, в Афганистане, Он был как рыба в воде. Уйдя на «гражданку» в июне 1998-го, Он чувствовал себя той же рыбой. Только выброшенной на берег. Тогда перед ним стояла дилемма – сдохнуть или, вопреки всему, научиться дышать и снова, как в Афганистане, выжить.

Новый, 1987-й, год встречали весело. Напряг был с чёрным хлебом, майонезом, зелёным горошком, сыром, колбасой, икрой… Зато полно было тушёнки, кильки в томате, консервированной перловки, гречки с мясом и, конечно, спиртного.

На стол каждый нёс то, что мог достать. А если не мог, то всё равно был сыт и пьян. Закон войны гласит: «Человек должен быть накормлен и обогрет». В Афганистане основными критериями оценки человеческих качеств были честность и порядочность, а не связи, возможности, деньги или положение в обществе.

…А сейчас эти молодые офицеры и прапорщики, сидящие за одним столом, были веселы. Они шутили и смеялись. Произносили тосты и обязательно пили за тех, кто ждал их в далёком Советском Союзе, за тех, кто пал на этой чужой земле, омыв её своей кровью. Он хорошо играл на гитаре и пел. Мужской хор с удовольствием подтягивал одну за другой знакомые песни. Кто-то из сидящих сейчас за этим столом мужчин в дальнейшем погибнет. Кто-то станет калекой. Кто-то выживет и вернётся домой, чтобы там, на Родине, столкнуться с чёрствостью и равнодушием чиновников, просиживающих в штабных кабинетах штаны, – псевдозащитников Родины, с жирными, отвисшими животами. Вернётся домой, чтобы снова начать воевать, разбивая лоб о стену непонимания. Пить «горькую» от тоски и неустроенности и умирать от неё же, от «горькой».

Вернувшиеся с войны уже никогда не станут такими, какими были до неё. Их всех, выживших, будут ещё долго потом топить в грязи, приговаривая: «Я тебя туда не посылал. С Родины спрашивай».

Их, особо неугодных, будут увольнять из армии при первом же удобном случае, избавляясь, как от балласта, ненужного и уже сделавшего своё дело. Государство всегда умело «ценить и беречь» своих защитников! Многое повидавшие и пережившие, ребята кардинально отличались от тех, кто не воевал.

Обострённое чувство чести, долга, весь боевой опыт, который они накопили за эту войну, в мирной и вялотекущей армейской жизни оказались никому не нужны. Их боевые натуры требовали настоящего дела, рвались в бой, а им насильно склоняли головы и «по-хорошему» предлагали не высовываться.

А новый, 1987-й, год был всё ближе и ближе! Они встречали его дважды. Первый раз по московскому времени, второй – по кабульскому. В воздух летели тысячи осветительных ракет. Рвались взрывпакеты и толовые шашки. Ночное небо над Кабулом было раскрашено ярче, чем московское во время праздничного салюта. Он, направив свой автомат в воздух, писал на ночном небосводе трассирующими пулями: «1987». Отсоединял опустевший магазин, вставлял новый, передёргивал затвор и снова писал: «С Новым годом!!!»

Треск и грохот стояли такие, что закладывало уши, но на это никто не обращал внимания.

Отсалютовав, боевые друзья гурьбой возвращались за праздничный стол. Вдруг из-за соседнего дощатого домика-модуля им навстречу вышли четыре миловидные девушки, вольнонаёмные из Советского Союза.

Они смотрели на мужчин, вдруг вставших как вкопанные, и смеялись:

– С Новым годом, мальчики!

На огрубевших мужских лицах появились улыбки.

– В нашем полку прибыло!

Девушки гармонично вписались в сугубо мужской коллектив, и праздник стал ещё ярче! Снова звучали тосты. Звенела гитара, и лились песни над палаточным городком, притулившимся у подножия афганских гор. Новый год! Словно нет войны. Все были в меру пьяны, веселы и… уже немного влюблены.