Летучий Голландец - Андрей Матвеев Страница 23

Наконец они нашли местечко у самой воды: два лежака, осененные тентом.

Слева на песке обосновалась парочка юных бельгийских студиозусов, справа — немецкая фрау, загорающая топлес, а рядом с ее комильфотно обгоревшим лицом и красными, взывающими к сметане плечами лениво шелестел свежим номером «Шпигеля» герр, посматривая на часы, будто смекая, когда удобнее отправиться в пляжный бар за пивом.

Ирина посмотрела на немку и хмыкнула — как по казалось Максиму, осуждающе.

— Она не стесняется, — пробормотал он, — хотя у нее они побольше твоих.

— Хочешь? — осведомилась она в ответ.

Он не нашелся, что ответить, и огляделся — из русских топлес не загорал никто. Возможно, потому, что юных соотечественниц в отеле не было, а дамы, обретающиеся в возрастной группе его спутницы, не могли позволить себе снять лифчик: пресловутый менталитет или, вернее, врожденная скромность, которая на самом деле обуславливалась вековыми комплексами и стойким ощущением собственной ничтожности, логически переходящим в самозабвенную российскую гордыню.

Это относилось не только к женщинам.

К мужчинам — тоже.

Даже к самым раскованным, нагло разбрасывающим купюры.

Они были здесь чужими, их терпели, и над ними посмеивались.

Несмотря на то что немцам доставалось больше, они вели себя еще развязнее, громче смеялись и больше пили. Однако к немцам тут успели привыкнуть.

Они были свои, западные.

Для англичан, французов, бельгийцев. Для шведов, датчан. И даже для поляков.

Максим посмотрел на Ирину, потом на фрау, ублажавшую груди кремом, и выговорил:

— Хочу!

Ирина покладисто спустила бретельку купальника, с кокетливым испугом взглянула на Максима и спустила вторую бретельку.

Завела руки за спину, медленно расстегнула застежку.

Сняла бюстгальтер, положила его в плетеную пляжную сумку, которую они купили вчера в магазинчике на набережной Ираклиона, когда ездили осматривать древнюю венецианскую крепость.

И мирно уселась на топчан, вслед за фрау намазывая грудь кремом от загара, безмятежно и расслабленно, будто проделывала это на пляже сотни и сотни раз.

— Намажь спину! — распорядилась она и улеглась на живот.

Банан принялся покрывать ее спину кремом, член вдруг напрягся — Ирина вела себя намного раскованнее, чем он ожидал.

Максим испытывал эрекцию и сейчас, сидя за уютным деревенским столиком с блюдом улиток и початой бутылкой рецины; Ирина засмеялась, опустила руку под стол, и ее пальцы необыкновенно сильно и в то же время нежно сжали его промежность, а глаза сделались первобытно невинными с примесью смутной детской тоски.

— А ты помнишь… — начала она.

— Что? — выдавил он, желая одного — чтобы они оказались в совсем другом месте: в номере отеля или в пустынной бухте, которых на острове было достаточно.

— Черный тип из твоего сна… Что он тебе говорил?

Максим отхлебнул вина, осторожно и неумело вытащил из раковины смешной деревянной палочкой, похожей на огромную зубочистку, темно-бурое, почти черное тельце улитки и подумал, что привычнее было бы грызть семечки, хотя для местных жителей семечки и улитки — наверное, одно и то же.

Ирина вынула руку из-под стола и потянулась к стакану с рециной.

— Тебе не поплохеет? — спросил он.

Она засмеялась и сказала:

— Я жду!

Банан напрягся, вспоминая.

В голове загудело, начали всплывать отдельные слова.

Слова складывались в строчки, строчки он той же деревянной палочкой, которой поддевал улиток, вытягивал изо рта и раскладывал на тарелке перед Ириной — поверх блестящих масляных раковин, точно незапланированный гарнир.

Да, я круче всех на свете, только в царство теней

Я ушел, а на планете не оставил детей!

Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет

И шикарную чиксу с крутым набором гамет.

— Боже, как просто! — воскликнула Ирина. И, помолчав, добавила: — Хочешь, я тебе объясню, что он имел в виду?

— Не пей столько, — взмолился Максим. — Как мы поедем обратно?

— Ты поведешь!

Он не смог ей признаться, что, пожалуй, единственное, чему он не обучен, — так это водить машину, причем никогда не испытывал от этого неумения ни малейшего дискомфорта.

— Мне нравится, как водишь ты, — кратко ответил он.

— Твой друг умер, — сообщила Ирина.

— Догадываюсь, — проговорил Банан.

— А черный решил, что он и есть твой друг!

— Тебе бы кино снимать, — сказал Банан. — В Голливуде…

— С тобой в главной роли, — подхватила она, — с постельными сценами!

Хозяин таверны, проходивший мимо, засмеялся и помахал им рукой, будто говоря: «Я рад, что вам у меня так хорошо, кроме хохлюс попробуйте еще мое сфакьяни турта, больше никто в округе так не готовит баранину с творогом на листовом тесте, запеченную в духовке!»

— Он разговаривает с тобой как бы не отсюда, понимаешь?

— Понимаю! — ответил мало что понимавший Максим и опять подумал о том, как они будут добираться до побережья.

— Ну вот, — продолжала Ирина, глаза у нее были совершенно счастливые, помада с губ давно стерлась, она смазала остатки салфеткой и бросила ее в пепельницу, — но черный помнит про ампулу в хранилище и советует тебе…

— Да, — согласился Банан и продекламировал уже навязшие в зубах строчки:

Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет

И шикарную чиксу с крутым набором гамет.

Ирина низко наклонилась над столиком и прошептала ему в ухо:

— Вот он и говорит: найди ампулу и упри! Ты ее упер?

— Упер!

— А дальше найди классную чиксу…

— Девку? — уточнил Банан.

— Девку, телку, в общем классную, молодую, готовую к оплодотворению чиксу, не такую, как я…

— А дальше? — спросил Банан.

— А дальше я еще с биофака помню. Гаметы — это клетки, наиболее подготовленные к оплодотворению, чем круче гаметы, тем больше шанс забеременеть и выносить плод, а ведь чего от тебя хотят?

— Догадываюсь, — не очень весело ответил Максим.

— Черный предложил тебе обрюхатить какую-нибудь чиксу спермой твоего же друга. То есть его, черного спермой. Но так как черный — на самом деле совсем не тот, за кого себя выдает…

— Его не существует, — бесстрастно проговорил Банан. — Он мне приснился.

— Хорошо, — развеселилась Ирина. — Пусть его не существует, но ампулу ты нашел?