Летучий Голландец - Андрей Матвеев

Собака скалила зубы.

Хозяйка с трудом удерживала пса — презрительно оттопырившего брылья молодого добермана шоколадной масти.

— Ганс, — сказала хозяйка. — Его зовут Ганс!

И вдруг так же презрительно вздернула верхнюю губу, показав ряд белых, крупных, неприятно острых зубов.

«Шерочка с машерочкой!» — подумал Максим.

— А вас как зовут? — отрывисто, командирским тоном спросила хозяйка.

«Банан!» — чуть не ответил Максим, но вовремя осекся.

Детское прозвище сейчас было неуместно.

Сейчас, наутро после того, как Максиму исполнилось тридцать.

Болела голова и очень хотелось спать.

Но через час он должен быть в аэропорту, а через три — в воздухе.

— Ошейник, — промолвила хозяйка. — Помните, главное — ошейник!

Ошейник с утяжелителем явно не нравился доберману, тот крутил башкой, пытаясь его стряхнуть.

— Сейчас мы его в клетку, — продолжала хозяйка, — и можете ехать…

— Надеюсь, вы сами! — сказал Максим.

— Сама, сама… — успокоила его хозяйка и принялась запихивать пса в клетку, стоявшую у открытой задней дверцы старенького, но такого же благородно-шоколадного, как и доберман, пикапчика непонятной марки (может, «опель», а может, и не «опель»).

Пес уже не рычал, а нагло лаял.

— Все. — Хозяйка захлопнула дверцу. — Садись, поехали! — И добавила: — Вы так и не сказали, как вас зовут!

— Банан! — с трудом ворочая языком в пересохшем рту, ответил Максим.

Серое, совсем не июньское утро; но через восемь часов погода им улыбнется.

И доберману, и человеку.

Впрочем, хозяйка собаки не видела в Максиме человека, он был всего лишь перевозчиком-сопровождающим и пса, и ошейника — ошейник, само собой, важнее.

И, как обычно, Максим не знал, что там, в туго застегнутых карманах для утяжеляющих свинцовых пластин, пусть и догадывался. Скорее всего, просто деньги, пачки долларов на шее добермана.

В прошлый раз они крепились к шее стаффорда.

А в позапрошлый — к шее ротвейлера.

Позапозапрошлого раза не было.

Похмелье не проходило, серое утро за окном обещало такой же серый день, первый день тридцать первого года Максимовой жизни.

— А почему — Банан? — внезапно спросила хозяйка собаки, останавливая машину у аэровокзальной парковки.

В ответ он пожал плечами, выбрался из салона и потянулся. Взял с сиденья сумку с вещами; хозяйка тем временем выгружала пса.

— У тебя красивые плечи, — сказала она, холодно глядя на Максима. — Позвони, когда вернешься!

— С детства, — ответил он, — прозвали, еще пацаном!

— Позвонишь?

Он так же холодно кивнул. Клетку загрузили на тележку, носильщик покатил ее к аэровокзалу.

Доберман тяжело дышал, далеко высунув язык, и с подозрением оглядывался по сторонам.

Они миновали коридор, ведущий к входу в международный зал. Надпись на табло извещала, что рейс на Шарджу, Объединенные Арабские Эмираты, отправляется в 11 часов 50 минут местного времени. Носильщик взял вчетверо сложенную купюру.

— Там оставите, ладно? Мне туда нельзя…

— Ладно, — ответил Максим, снял сумку с плеча, поставил ее на верх клетки и вкатил тележку в двери.

Первый секьюрити у первых контрольных ворот осклабился.

— Ее что, тоже на ленту?

Максим принялся стаскивать клетку.

— Ставь сумку, — сказал секьюрити. — Билет и документы!

Максим вытер похмельный пот со лба, протянул свои билет, паспорт, подтверждение визы, ветпаспорт и разрешение на вывоз собаки, бросил сумку на транспортер.

— Проходи, проходи, — разрешил секьюрити. — Кати свою зверюгу!

Зверюга бесновалась и пыталась укусить прутья.

— Намордник бы надел! — сказала невысокая рыжеволосая дамочка с очень бледным лицом.

— Он в клетке! — натужно прохрипел Максим, подхватил сумку и развернулся к таможенникам.

— Доберман, — определил таможенник-мужчина, обращаясь то ли к Максиму, то ли к своей коллеге, таможеннику-женщине.

Максим молча положил на барьер пачку документов.

— Ошейник, — сказала таможенник-женщина. — Какой-то он странный.

— Утяжеленный, — ответил Максим. — Показать?

Таможенник-мужчина небрежно кивнул головой.

Максим перевел дух и взялся за задвижку дверцы.

Доберман кинулся на дверцу, с оскаленных клыков слетали клочья пены.

— Ладно, ладно, — передумал таможенник. — Чего это он такой бешеный?

— Волнуется, — как можно спокойнее проговорил Максим. — Адреналин бушует, чувствует: что-то не так.

— Куда это вы его? — спросила таможенница.

— Араб один купил, — ответил Максим, — надо доставить…

— Удачи! — сказал мужчина.

Дальше было проще.

Стойка регистрации, добермана сгружают на ленту вместе с чемоданами. Пес уезжает куда-то в темноту, тоскливо лая, а Максим забирает обратно билет, паспорт и посадочный талон, легко подхватывает сумку и отправляется на пограничный контроль. Ганс, скорее всего, уже подъезжает к самолету, а Максим проходит контроль и наконец-то позволяет себе улыбнуться.

Он уже не здесь, хотя пока еще и не там.

Через пять с чем-то часов он будет в Шардже.

Сбагрит зверюгу — и можно отдохнуть.

Несколько свободных дней, а потом обратно.

Публика зашевелилась и потянулась к выходу на посадку.

Рыжеволосая, которая требовала надеть на Ганса намордник, — впереди. В длинном бежевом плаще, походка четкая и надменная.

«Сучка!» — отчего-то подумал Максим, достал из сумки бутылку минералки и сделал большой глоток. Лучше бы пива, но пива нельзя, нельзя ничего спиртного, пока он везет собаку.

На поле было ветрено, накрапывал дождь.

Серый день, увенчавший серое утро, обернулся темной чередой облаков, борт стоял неподалеку, так что пассажиров даже не стали усаживать в автобус, и они под накрапывающим дождиком семенили по унылому бетонному полю.