Адское пламя - Геннадий Прашкевич Страница 23

К концу 50-х практически заглохла космическая тема, обмелела до предела социальная струя в фантастике, сама фантастика превратилась в литературу почти чисто прикладную, техническую. Если когда-то фантасты, в меру отпущенного им таланта, пытались все-таки лепить образ Нового человека – мятущегося интеллигента, гениального ученого-одиночку, великолепного инженера, конструирующего мечту, борца-патриота, побеждающего козни и заговоры мирового империализма, простого рабочего паренька, справляющегося как с многочисленными врагами народа, так и с непомерными горами Знаний, то теперь образ был как бы уже создан -

Простой Советский Человек! -

и как бы нечего уже было к этому добавить.

Если Евгений Замятин считал своим долгом доносить самые нелицеприятные взгляды до читателей, то Владимир Немцов давным-давно забыл, что писал в юности лирические стихи и даже абстрактные картины. Восхищение Владимира Немцова вызывали теперь совсем другие вещи, другие фигуры. И убедителен он был при этом чрезвычайно. Вот, скажем, он пишет в книге воспоминаний «Параллели сходятся» (1975): «К.Е. Ворошилов, человек из легенды, герой гражданской войны, в конце Отечественной войны ведал вопросами культуры в стране, и знал культуру он прекрасно, не хуже, чем систему вооружения Советской Армии. В этом я убедился, когда Климент Ефремович вручал орден за мою уже не изобретательскую, а литературную деятельность…»

Или: «С особым волнением и благодарностью вспоминаются встречи с такими людьми, чьей деятельностью ты как бы по компасу проверяешь взятый тобою курс: не изменило ли тебе партийное чутье, чувство гражданского долга в самых, казалось бы, повседневных, будничных делах…»

Не изменило.

Нет, не изменило.

В ноябре 1951 года на дискуссии о состоянии и путях развития научной фантастики, организованной Домом ученых, Домом детской книги и ленинградским отделением Союза писателей, Владимир Немцов с удовольствием повторил с трибуны столь любимый им тезис: «Мы пишем о нашем сегодняшнем дне, либо заглядываем совсем недалеко, через два-три года. Наша жизнь настолько интересна, фантастична, что от нее трудно оторваться, и именно о ней и нужно писать…»

Получалось так, что красноармеец Гусев летел устраивать революцию на Марсе, профессор Преображенский пытался из Шарикова сделать человека, герои Адамова, выполняя приказ страны, не успевали закрывать ртов от удивления перед подводным миром, даже герои «Земли Санникова» с глубоким сочувствием и интересом вглядывались в жизнь онкилонов, и только любимый герой Владимира Немцова, все равно кто– Багрецов или Бабкин, рассказывая об уникальном полете над Землей в искусственной космической лаборатории «Унион», признавался: «…Скучали, и больше всего смотрели на Землю… На большом экране вы, наверное, видели ее лучше нас… Я-то не особенно восхищался. Вода, пустыни, туманы. Не видели мы самого главного, что сделали руки человеческие. Не видели каналов, городов, возделанных полей». И когда все тех же любимых героев Владимира Немцова – молодых инженеров Багрецова и Бабкина – спрашивали, хотят ли они первыми побывать на Марсе, каждый из них, не сговариваясь, отвечал: «Только для познания и славы? Не хочу! Вот если бы я знал, что, возвратившись с Марса, мог бы открыть на Земле новые богатства, вывести для тундры полезные растения, тогда бы полетел».

И так далее.

«Я согласен выносить голод, жару, бомбы, обстрел, болезни и раны, но не чувство удивления. Я с детства пришел к простоте и ясности. Я врагами считал непонятные книги, непонятные явления».

(В. Немцов. «Снегиревский эффект», 1946).

Да привыкнете, убеждали критики.

Подумаешь, – ближний прицел! Нормальная фантастика.

Самосдергивающиеся штаны, многолемешные плуги, робот, почти научившийся чинить карандаши. Привыкнете! Вас потом за уши не оттащат.

В.И. Немцов (28.XI.88): «О теории «фантастики ближнего прицела» я не слышал, хотя некоторые из критиков – родителей «чистой фантастики» – ругали меня за «приземленность», а однажды была даже статья в молодежной газете, которая называлась «Изменивший мечте». Да и теперь иные критики и редакторы торопятся объявить «техническую фантастику» устарелой. Мне же думается, могу даже утверждать, опираясь на свой жизненный опыт, как в технике, так и в литературе, что такая теория не имеет под собой основания. Дело ведь даже не в том, будет ли осуществлена в практической жизни та или иная техническая невидаль, придуманная автором фантастической книги, важно, как он об этом рассказал. Заставил ли читателей сочувствовать герою книги, маявшемуся в поиске решения технической задачи, и ненавидеть тех, кто мешает герою осуществить свой замысел на благо людям. А если в читателе (тем более юном) заложена изобретательская жилка или способность к конструированию, то такая книга как раз и поддержит его в таком деле, оно станет для него любимым, и тогда, как предрекал Горький, больные вопросы политехнизации школы будут решаться легче…»

Другими словами: вас потом за уши не оттащат.

Г.Н. Голубев (15.X.88): «…Руководил тогда журналом «Вокруг света» Виктор Степанович Сапарин. Он был человек в высшей степени интеллигентный, эрудированный, а главное очень внимательный и доброжелательный к молодежи. Он оставил несколько превосходных научно-фантастических рассказов («Суд над танталусом», «Однорогая жирафа»), но, конечно, мог бы сделать гораздо больше, если бы не уделял все свое основное внимание журналу. Попытку любого из сотрудников журнала или начинающих авторов научных статей попробовать свои силы в фантастике или в приключенческой беллетристике он всячески поддерживал и поощрял. Благодаря прежде всего Сапарину «Вокруг света» стал школой, из которой в литературу вошли мы с Николаем Коротеевым (он был вторым разъездным корреспондентом), приключенцы В. Смирнов, Е. Федоровский. Здесь были напечатаны первые рассказы Олега Куваева, Д. Биленкина, одно время возглавлявшего в журнале отдел науки, интересные очерки писавшего еще под своей настоящей фамилией и с научными титулами Кира Булычева, а в созданном при журнале доныне уникальном приложении «Искатель» опубликовали свои первые рассказы его первый редактор, к сожалению, рано ушедший В. Саксонов (Зыслин), М. Емцов и Е. Парнов…»

В. Сапарин, «Голос моря» (Трудрезервиздат, 1952).

Герой повести ленинградский профессор физики Петр Иванович Смородинов приезжает в южный санаторий, в здравницу, как тогда говорили. Во время одной из прогулок профессор случайно замечает, что перед штормом от берегов моря ушли все медузы. Интересно, что заставило их уйти, этих странных тварей, плавающих, как известно со слов Алексея Толстого, посредством вздохов? Размышляя об этом, профессор беседует с разными опытными людьми, долго жившими у моря, в том числе с местным метеорологом.