Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков Страница 22

Вася молча рубил дверь. Иногда лезвие попадало на гвоздь, и топор тонко взвизгивал. Вася рубил так, что во все стороны летели щепки. Наконец он сумел отделить доску с железным навесом от двери, и дверь открылась. Вася вышел наружу и вдохнул мартовский сырой воздух. Потом он взял ведро, снова вышел и, отойдя подальше, выплеснул содержимое на землю.

— Фася, затопи печку-то, — просила гнусаво со сна Валя.

Но он отвечал, что не надо пока, пусть проветривается.

— Холодина собачья, — канючила Валя.

Но Вася был непреклонен. Его лицо в веснушках было решительным и сосредоточенным, даже острый нос выражал целеустремленность. В сенях дома Эдика и его матери они столкнулись с самим Эдиком, всклокоченным, помятым. Он стоял в облаке крепкого перегара и бессмысленно таращился на вошедших, словно это были инопланетяне или новозеландцы.

— Бляха-маха, — пробормотал Эдик, морщась. — А я-то… совсем забыл… Но… как вы здесь оказались?

— Так, — ответил Вася, колюче глядя на него.

— Нет, кто вас… вам открыл? Ключ же у меня? У меня?

— Не знаю, — ответил Вася.

Эдик сделал движение рукой, как бы протирая изображение.

— Надеюсь, это не привет от белой горячки, — хрипло пробормотал он и пошел дальше, спустился по ступенькам крыльца, почесывая озадаченно шею.

Надежда Васильевна отдавала им контейнеры с завтраком, спрашивая, не мерзнут ли они в вагончике? Долго тепло от печки держится?

Вася после завтрака бродил вокруг вагончика в поисках досок, но ничего не обнаружил и решил позже посмотреть возле шедов или где-то на территории фермы, а в обед уже все заделать.

Когда они работали в шеде, пришел Эдик. Он сразу начал орать. Как смел этот бродяжка порубить дверь? Испортить такой отличный вагон? Дверь там была крепкая и ладная, холода не пропускала. Топи печку и живи королем, жуй крендель с маслом. Кто должен теперь это чинить? Рубить не строить?

Вася молчал.

— Чего молчишь?! — крикнул Эдик.

— А что с тобой говорить? — спросил Вася.

— Хочешь сказать, я тупой?

Эдика со злого похмелья разбирало. Он явно хотел почесать кулаки. Но тут в шед вошел сам Борис Юрьевич.

— Что у вас здесь за митинг? — спросил он хмуро.

Был он в брезентовой куртке, голова повязана косынкой из маскировочной ткани, щеки и подбородок чернели щетиной, веки подпухли, глаза красные.

— Это результат интоксикации, — заметил Вася.

— Ученый, твою мать!.. — воскликнул Эдик. — Посмотри, Юрьевич! На этого гастарбайтера.

— Ладно, что стряслось, — без вопросительной интонации проговорил Борис Юрьевич, слегка морщась.

— Да он взломщик! — крикнул Эдик. — Порубил нахрен вагон.

Борис Юрьевич посмотрел на Васю с некоторым удивлением.

— Даже так, — сказал он.

— Ой, ну вот зачем так-то наговаривать на человека? — подала голос Валя. — Вы, дяденька, закрыли нас на замок, даже поссать не выпускали! Почти сутки-то!

Борис Юрьевич обернулся к Эдику.

— Ну запамятовал, — отвечал тот, хлопая себя по шее. — Задурился вчера с авторитетами.

— И что? — спросил устало Борис Юрьевич.

— Утром Фасечка дверь и прорубил, — сказала Валя. — А то бы я там и насрала.

Борис Юрьевич засмеялся.

— Горшок, что ли, у мамки попросить?! — выпалил Эдик. — Устроили тут детский сад, мля.

— Дяденька, это вы нам устроили каталажку, — возразила Валя. — Как новозеландцам.

— Кому? Как кому? — спрашивал Эдик и даже ладонь к уху прикладывал, чтобы лучше услышать.

— Новозеландцам, — ответила Валя, враждебно поглядев на него, а потом кивнув на клетки.

— Это вы-то новозеландцы? — спрашивал Эдик, щуря синие глаза в белесых ресницах. — Юрьевич, мне тут анекдот припомнился… Встретили Петька с Василием Ивановичем осла, Петька говорит: не пойму, то не корова, не лошадь, уши вона какие. Чё за зверь-то, Василий Иванович? Тот ему: ну кролик это, только очень старый, судя по яйцам.

— Значит, и вы, — ответила Валя.

— Чего? — спросил Эдик.

— Фасечка говорит, да у нас все новозеландцы.

Эдик обернулся к Борису Юрьевичу.

— Слыхал, Юрьевич?.. Эти гастарбайтеры — ох не просты, а с умыслом! Куда метят!

— Ладно, Эдуард, успокойся, — сказал Борис Юрьевич. — Здесь ты сам виноват, что забыл. Надо дверь починить.

— Я? Этим бродяжкам? Бомжам? Пятому элементу?

— Почему… пятому? — не понял Вася.

— А потому, — не унимался Эдик, похмеляясь злыми словесами. — Там таких безродных ослов и показывали, смотавшихся на другую планету. Может, и вы хотите? Ну, раз не нравится? Раз новозеландцами себя ощущаете? Давайте, валите. Может, в Америке будете пиндосами, а не кроликами, что еще хуже.

Борис Юрьевич снова просмеялся, впрочем, как-то невесело, жестко, уныло.

— Я и сам дверь отремонтирую, — сказал Вася. — Только инстрлумент нужен, доска хорлошая, гвозди.

— Найди ему все, — сказал Борис Юрьевич Эдику и вышел. — И пойдем со мной… подлечиться надо.

Эдик тут же просиял и, позабыв обо всем, устремился следом.

— Хых! Ха-ха-хи-хи-хи, — засмеялся Вася. — Вот кому лечиться уж точно позарез нужно. Дебил натуральный. Вместо мозгов вата.

Валя вздохнула.

— Он, Фасечка, затурканный просто, ему отдохнуть надо, уехать куда.

— …в Новую Зеландию! — выпалил Вася.

— Ну нате, нате, — говорила Валя, насыпая корм в миски, — ослики новозеландские, недокормленные…

— Хыхыхх-хы! — смеялся Вася.

— И как же они вас есть могут? — сетовала Валя. — Ушастенькие вы мои. Ослики печальные.

Кролики молча слушали ее, поводя мягкими ушами, сверкая белками круглых загадочных глаз.

Вася все смеялся. В конце концов он заразил своим смехом и Валю. И, отсмеявшись, она запела: