Училка - Наталия Терентьева Страница 22

— И я! И я! — раздалось тут же несколько голосов.

— На свободную тему по Чехову? Или остальные тоже не читали Чехова?

— Не читали!

— Хорошо. Поднимите руки, кто хочет писать на свободную тему. Но по Чехову вы будете писать на дополнительном уроке.

Я посчитала. Руки подняли десять человек. Из девятнадцати присутствующих. Это гуманитарная катастрофа? Или это плохой учитель, Анна Леонидовна, которая не заинтересовала, на худой конец не заставила, и два урока как дура распиналась перед детьми, которые не знали, о чем идет речь — Чехова-то не читали, Антон Палыча!

— Так, свободная тема не пройдет, — на ходу решила я. — Открывайте свои планшеты, у кого они есть, у кого нет — подсаживайтесь к соседу. Найдите рассказ Чехова «Тоска». У вас семь минут, чтобы прочитать его. Остальное время — на написание сочинения.

Кажется, все прониклись серьезностью момента, повозмущались, но тихо, только бурчали, бубнили. Через пару минут все снова замолчали, засопели, читая рассказ. Удивительные возможности дает сегодняшний день. Человечество, как обычно, из хорошего делает плохое. А Интернет — это всемирная библиотека, лучшие музеи, всё что угодно из культуры, науки — у каждого дома и даже не дома — в руках, в любом месте, где ты сидишь со своим компьютером или улучшенным телефоном. Но Интернет придумали те, кто — за тектоническим разломом, те, кто — там. А пользуются — все. И кто там, и кто — здесь, где не читают Чехова, с седьмого класса не понимают алгебру, только списывают, не понимают совсем, не понимают физику совсем, биологию совсем, химию совсем… И таких детей очень много. Может быть, и не стоит переживать об этом? Это естественно. Есть осы, а есть пчелы. И те и другие — часть экосистемы. Прекрасно сосуществуют параллельно, близкие родственники, тот же подотряд жалоносных перепончатокрылых… У каждого — своя ниша. Так и с людьми, возможно? Зачем человеку, который всю жизнь будет стоять в мясном цеху и разделывать мясо, читать Чехова? Чтобы еще больше страдать от несовершенства мира и своего места в нем? Не знаю. Читать Чехова, чтобы по-другому воспитывать детей, хотя бы так. Идеалистично? Крайне.

— Прочитали? Планшеты кладем на край стола. Темы: первая — «Почему рассказ так называется?».

— А можно ответить одним предложением? — спросил ушастый загорелый Кирилл.

— Нет, нельзя. Объем — от двенадцати предложений.

— О-от? — возмущенно переспросил он.

— От. Ты знаешь, сколько предложений ты за урок сказал? Постарайся теперь обуздать свои скачущие вдоль и поперек головы мысли и написать что-то внятное.

— Так что, мне предложения считать? — удивился Кирилл. — А свобода творчества?

— Слышишь звон, Кирилл, да не знаешь, где он, вот честное слово!

— Чё? — со своей магической формулой теперь высунулся Будковский с задней парты.

Я только отмахнулась от него.

Вот смешно — слова-то они знают, но действительно не понимают, что они значат.

— В дореволюционных гимназиях часто задавали сочинения строго определенного объема. Это дисциплинирует мысли. Я должен распределить все, что я хочу сказать, на пять предложений. Или на пятнадцать. Вторая тема, если кому-то интереснее будет она: «Я сочувствую главному герою, потому что…».

— Странная тема… — проговорил мальчик с как будто хорошим и правильным лицом, но быстрым и неуловимым взглядом.

Вот он смотрит на тебя, а вроде и не смотрит. Может, у него просто астигматизм?

— Какое отношение эта тема имеет к литературе? — продолжал мальчик.

— Петя! — шикнули на него девочки. — Не мешай писать!

— Нет, почему. Давайте на минуту прервемся. Это важный вопрос. А литература, Петя, как ты думаешь, чем занимается вообще? Для чего пишутся книжки?

— Для бабок! — проорал Будковский.

— «Минус один балл» себе поставь сверху на работе, — попросила я его.

— Чё это? — возмутился мальчик. — Я же не «блин» сказал, а «бабки»! Вован, — он пихнул своего друга Пищалина, — ты слыхал, я чё, разве «блин» сказал?

Пищалин поддержал Сеню, забубнил:

— Не, правда, Ан-Леонидна, «бабки» — это не «блин»… Чё, «бабки» нельзя тоже говорить? Во, блин, ничё нельзя уже… «Бабки» — нормальное слово…

Ушастый Кирилл, обрадовавшись, что атмосфера как-то разрядилась, все говорят вслух, сочинение вроде не пишут, встал, объявил: «Бурановские бабки!» и попробовал сплясать и спеть.

— Сядь, Кирилл. И «минус балл» напиши себе на сочинении.

— Офигеть, — тихо, но внятно отреагировал Кирилл.

— «Минус два балла» напиши.

Кирилл, побледневший от ярости даже под своим сильным загаром, сел на место и стал что-то черкать на листочке.

Я подошла к нему и подписала сверху в открытой тетради: «Минус два балла».

— Вам же хуже, — еле слышно пробурчал Кирилл.

Фамилию его я забыла, какая-то длинная, сложная, а сейчас бы хорошо — по фамилии, построже. Вообще, конечно, виновата я, они были сосредоточены на сочинении, я сама поддаюсь на провокации. А они — люди умелые. Как сорвать урок, как перевести разговор на переход на летнее время, на недосып, а также на всеобщее обнищание педсостава, на то, что не разрешают теперь дарить подарки учителям на праздники (зачем только в школу шла?), на всякое разное — это умеют даже мои третьеклассники, научились уже, особенно один из них, ныне загипсованный.

— Так какие вопросы решает литература?

— Нравственные, — сказала Катя Бельская.

— Философские, человеческие… — поддержали ее несколько голосов.

Ну вот, не зря мне обещали, что в этом классе я буду отдыхать. Что здесь есть ученики, хотя бы похожие на гимназистов. Класс гимназический, вроде как.

— А сочувствие — это категория нравственная, ведь так?

— Так… — нестройно согласились со мной дети.

Не уверена, что они понимают смысл слова «нравственность». Но времени выяснять это сейчас не было.

— Вот и пишите. Осталось, кстати, пятнадцать минут. Но диспут нам тоже не помешал. Лучше высказать вслух свои сомнения, чем автоматически списывать, не понимая слов.

Мне показалось, что я услышала согласие со своей последней фразой. Нет, никто ничего не произнес и подобострастно не кивал. Просто почувствовала волну согласия. Энергию согласия. Не знаю слова. Нет пока таких слов в нашем языке. Или уже нет.