Женщина и мужчины - Мануэла Гретковска Страница 21

– Соседи вернулись, не хочется им мешать, – многозначительно кивнула она в сторону двери. – Так мы остаемся?

Беспокоясь, что Яцек задерживается, она вышла в коридор и от нетерпения стала колотить по бильярдным шарам.

– Не знаю. Оставь меня в покое.

– Ты ужинал?

– Нет, был у бассейна.

– Может, и мне пойти? – Она вспомнила героинь претенциозных фильмов Кесьлевского, [27]которые скрывались от своих проблем, ныряя в водную лазурь.

– Он закрыт, кто-то устроил древнеримскую оргию. Девочки, вино, виноград и все прочее…

– А, корпоративная вечеринка…

– Ты шутишь? – Они вошли в комнату.

– Нет, и ты можешь заказать такую, это прописано в рекламном буклете, вон он на столе лежит. Хочешь – «гавайский вечер» с укулеле, [28]хочешь – пиршество у Нерона. Роль Нерона зарезервирована для шефа.

Яцек лег на кровать прямо в тяжелых ботинках.

– Мрак.

– Тебя раздеть? – Она расстегнула ему фланелевую рубаху.

За стеной начался очередной любовный раунд. На сей раз без стонов и криков – только ритмичные шумки, сопровождаемые сдавленным мычанием. Приближение финала, вздох, словно знак препинания перед новой волной наслаждения.

Клара расстегнула шлейки лыжных брюк мужа, коснулась напряженного члена, потерла его, сжимая ладонь и умело наполняя удовольствием. Яцек прикрыл глаза; он на ощупь искал ее грудь, запутался пальцами в распущенных волосах. Клара отодвинулась. Ей не хотелось заниматься с ним любовью – не хотелось докапываться до недр собственного оргазма, не хотелось искать прежней близости.

Она взяла член в рот и ощутила химический привкус лекарств, растворившихся в моче. Женщина за стеной издавала мяукающие звуки. Атласное одеяло на кровати, словно снег, искрилось в блеске праздничных неоновых огней за окном.

Придерживая член зубами, Клара потянулась к ночному столику за леденцом, который дала ей портье. Малиновый аромат заглушал горьковатый вкус пениса. Леденец таял под языком, а губы отодвигали крайнюю плоть. Слюна Клары смешивалась с первыми каплями возбуждения мужчины.

Клара перестала ласкать Яцека руками – он не реагировал на ее ласки, будто не нуждался ни в них, ни в самой Кларе. Кончил он быстро – и почти в тот же миг сладострастно заскулила женщина за стеной. Клара принесла из ванной мокрое полотенце, вытерла сперму с низа его живота. Она делала это тысячи раз – эротическая услуга стюардессы после совместного полета.

Со сморщенным членом Яцек казался совсем мальчишкой, его вид пробуждал в Кларе нежность, похожую на материнскую. Когда-то Клара увидела, как Иоанна подтирает зад своему сынку, и купила такие же одноразовые влажные салфетки для грудных младенцев, «для чувствительной кожи с ромашкой». Удобные, всегда под рукой в спальне.

После, вытирая его накрахмаленным гостиничным полотенцем, она снова ощущала, что предоставляет какую-то безличную услугу. «Данет, не разлюбила я его, я же не идиотка, – анализировала она свою отстраненность. – У меня просто нет желания. Такое бывает». Клара не допускала мысли, что ее любовь настолько зависит от его стараний, что она может проявляться лишь как ответное чувство, а не является порывом ее собственного сердца и вдохновения. Эта любовь была зрелым чувством умной женщины, произведением искусства, которое они вместе шлифовали в продолжение двенадцати лет, заботясь о каждой мелочи. Произведением столь же добротным и реальным, как их общая квартира, мебель, которую они тщательно подбирали в лучших салонах, продуманный порядок в ящиках комода с постельным бельем и полотенцами, и такой же – в отношениях между Яцеком и Кларой, отношениях ясных, чистых, прочных. Все их прошлое можно было охватить одним-единственным взглядом, как и содержимое их шифоньера, – не так уж много вещей, но все отличного качества. Самым важным в их браке были взаимное доверие и поддержка. На заре их отношений Яцек помог ей обустроить кабинет и следил за домом. Она же, когда Яцек забрал свой пай из кооператива «Польские подворья», поддержала его рискованную идею с «умными домами».

«Чувства здесь ни причем, это все симптомы его болезни. Яцек болен. Еще несколько недель – и все будет, как прежде. Да что же это я, здесь и думать не о чем! Если сейчас мы не вместе, если душой он не со мной, то в этом нет его вины, как нет и моей. По крайней мере я не чувствую себя виноватой… Мне просто грустно».

Клара помогла ему снять одежду. Он уснул обнаженный, повернувшись к ней спиной. Она прикрыла его, но он во сне сбросил одеяло. Когда она, потеряв терпение в этой борьбе, накинула одеяло ему на голову, обнажились ступни. Красивый подъем, отчетливые вены. Когда-то Клара, сидя на нем, любила целовать эти ступни, сосать большой палец. Она склонялась к его ногам, и он видел ее в «концентрированном» эротическом варианте – ягодицы и вход во влагалище, охватывающий его пенис. Но теперь его обнаженные ступни, отрезанные белым одеялом от остального тела, казались Кларе чужими, у нее возникла ассоциация с анатомическим театром.

Клара сдвинула одеяло и прижалась к Яцеку, согревая его прохладное тело. Она решила ни над чем таким больше не задумываться, не препарировать собственные чувства. В конце концов, пока она поступает честно, ничего скверного не случится.

Четыре часа. Уже не ночь, еще не утро – перелом. Как раз в такую ничейную пору случается больше всего смертей. Вот уже несколько месяцев Яцек просыпался в четыре. Не зная, что с собой делать, он лежал и ждал. В начале седьмого шел в ванную. На умывание, бритье и одевание в замедленном темпе, через силу, у него уходил час. Яцек, в отличие от своего тезки, не боролся с ангелом, чтобы стребовать для себя благословение. [29]Ангел иссыхает во тьме кокона депрессии, поэтому пораженные ею вынуждены бороться с самими собой, слыша вместо благословений собственные проклятья.

– Проклятье! – Яцек оперся на умывальник, собираясь с силами и глядя в зеркало: запавшие щеки выбриты достаточно гладко. – Вот бы сбрить с себя лицо! Содрать эту изнуренную физиономию и выйти к людям, как нормальный человек!

Не испытывая ни малейшего желания, он отправился завтракать.

До семи утра в ресторане еще не было семейных пар с галдящими детьми; в такое время здесь собирались трудоголики, которым на отдыхе недоставало утреннего звонка будильника, требовательно зовущего к неустанному труду. Они торопливо брали еду со шведского стола и занимали места у стеклянной стены, откуда было видно освещенную парковку, жуя, они напряженно они смотрели на свои машины – и в их глазах отражался металлический блеск кузовов. Яцеку, склонившемуся над своим кофе, эти люди и сами казались металлическими банкоматами. Они раскрывали рты – и слышен был шелест отсчитываемых купюр. PIN-код этих ребят представлял собой отнюдь не утонченную комбинацию ассоциативных знаков. Кодом доступа к ним могла стать любая цифра, сулящая выгоду.