Очарованный остров. Новые сказки об Италии - Герман Садулаев Страница 21

На Пантеллерию прилетел к нам мой режиссер. Сказал опять: фильм будет гениальным; К. в ответ: я стану знатной журналисткой и выучу русский. Они сравнили «ягуар» режиссера с престижной машиной папы мэра и заспорили о кожаных сиденьях.

Ей очень нравилось мое зеленое международное удостоверение, по которому можно бесплатно ходить в любые музеи. Она брала его в руки как драгоценность. К. гордилась тем, что лично знакома с некоторыми мировыми фотографами от Японии до США. С дрожащим подбородком она говорила об искусстве фотографии как о тайне двух океанов, которую нельзя извлечь со дна, и, когда мы встречались на приемах с этими незатейливыми знаменитостями, которые столкнулись с тайной, но не опознали ее, она дружески и заискивающе заглядывала им в глаза. Теперь и ей можно заглядывать в глаза. В конце концов она выполнила все обещания, стала работать во всемирно известной газете, обзавелась зеленым удостоверением. Кроме того, выучила русский, так что сможет прочесть мои слова без словаря.

Режиссер снял фильм, его три недели крутили по Италии, но фильм, в отличие от Суворова, не перешел через Альпы. Впрочем, его иногда показывают по российскому телевидению, и режиссер Анатолий Васильев как-то признался мне в Анапе, что он ему нравится своей непроходимой нелепостью.

Я стал воспринимать вопросы журналистов по-итальянски и разбираться с продавцами в мясных лавках, но дальше не пошел. Почему я тормозил? Итальянский, возможно, стал для меня языком не страны, а невозвратной близости с К. Каждый раз, когда я появлялся в Италии, К. сначала расспрашивала о моей жизни, а потом смотрела с недоумением: что же ты тянешь?

Мы ехали на очередной остров. Искья нам не понравился: мы там поссорились в минеральных ваннах. Зато Капри был еще лучше, чем его мировая репутация, особенно поздней осенью, когда в дождливый день пинии нежно сбрасывают рыжие иголки и пахнут, пахнут безумно. Мы оказывались в объятиях друг друга под шорох падающих иголок возле виллы Тиберия — она прижималась ко мне своим маленьким животом; властно, со смешком закинув назад голову, брала меня за яйца — и вновь назначали свидание на Капри.

Двенадцать раз мы ездили на Капри. Двадцать четыре парома неустанно перевозили нас через Неаполитанский залив. Тысячи чаек были свидетелями наших поцелуев. Четыре времени года показали нам свои каприйские красоты. Двенадцать раз мы останавливались в одном и том же отеле, где всякий раз коротконогий кудрявый смотритель мини-баров воровал белые кружевные трусики К., потому что он был фетишистом. И мы однажды видели с просторного балкона, как он их нюхал, стоя в саду за банановой пальмой, держа их в трепетных ладонях, как белую голубку мира Пикассо, а в это время бил колокол на центральной маленькой площади, и К. странным образом испытывала к фетишисту взаимную слабость. Мы обсуждали верного Фаусто, фетишиста средних лет, слегка состарившегося и поседевшего кудрями на наших глазах, в течение наших каприйских паломничеств, за ужином в ресторане «Девственник», что находится чуть ниже главной автобусной станции острова, и это единственное место в мире, где все официанты считали нас мужем и женой и спрашивали, подавая рыбу, когда будут дети.

Моего ответа ждал папа-мэр. Он же — нейрохирург. Братья ждали. Ждала будущая итальянская теща. К. сказала: если женимся, то — вот дом и сад с ослепительно зеленым бамбуком. Какой прекрасный бамбук! Я всем восхищался.

Не дождались. Тринадцатый раз на Капри мы не приехали. Больше не сели за стол в ресторане «Девственник». Я не женился. Почему? Ну, полный дурак!

2012