Бюро находок - Зигфрид Ленц Страница 20

Она обняла мать за плечи и мягко попыталась усадить на стул, однако ей не удалось успокоить ее.

– Я предвидела это, Генри, я всегда этого боялась, – произнесла мать, – и вот пожалуйста, никто не сможет убедить меня, что твой хоккей – это спорт-, единственный раз я уступила тебе и посмотрела один матч, только потому, что ты в нем участвовал, но мне этого хватило с лихвой, такое может нравиться только беспардонным, грубым людям.

– Это прекрасный вид спорта, мама, – возразил Генри, – там нужна быстрота и твердость.

– Не забывай о клюшках, – продолжала взволнованно мать, – когда вам не хватает кулаков, вы лупите ими друг друга, я сама видела. Во всяком случае, никто больше не соблазнит меня пойти на хоккей.

В своей тревоге она, казалось, не заметила Федора Лагутина, тот в молчаливом ожидании стоял у камина, теперь же она повернулась к нему и, извинившись, спросила, не является ли и он случайно одним из хоккеистов, может, он товарищ Генри по команде. Предвосхищая его ответ, подала голос Барбара:

– Мама, это господин Лагутин, он друг Генри и ездил с нами на хоккей, а теперь мы хотим выпить чаю.

Мать протянула Лагутину руку, рассматривая его при этом с таким нескрываемым любопытством, что Барбара, которой не понравился ее назойливый взгляд, быстро добавила:

– Господин Лагутин здесь по приглашению Высшей Технической школы, работает над одним научным проектом.

– Тогда вы, наверное, физик, – предположила мать. Лагутин улыбнулся:

– Математик.

– Господин Лагутин окончил университет в Саратове, – пояснила Барбара, – а сам он родом из Самары.

– Я сразу поняла, что вы издалека, – заметила мать и любезно пригласила его к столу. Она внимательно наблюдала, как гость взял чашку и принялся восхищенно разглядывать ее на свет, вероятно пытаясь увидеть силуэт розы, и сказала ему, как говорят с иностранцами, не зная, достаточно ли они владеют языком: – Севр, Королевская мануфактура, Севр, понимаете? Привезено из Франции, из Парижа, старинный фарфор.

– Мама, господин Лагутин прекрасно говорит по-немецки, – вмешался Генри. – Ты можешь разговаривать с ним нормально.

Неожиданно зарычал пес; осторожно, ползком подкрался он к стулу Федора, где, прислоненная к ножке, стояла его сумка, и теперь с оскаленными зубами и горящими глазами неотрывно смотрел на нее, готовый вцепиться в мех.

– Фу, – приказала Барбара.

Генри добавил:

– Закрой пасть, а то вылетишь отсюда.

Поскольку пес никак не реагировал на угрозы, мать ласково потрепала его собаку и спросила:

– Что это с ним?

– Сумка, – ответил Генри. – Яше с его идиотизмом не дает покоя сумка. Уберите ее куда-нибудь в безопасное место.

– Мне очень жаль, – сказала мать гостю, – вы уж извините меня за Яшино поведение.

– О, меня это нисколько не удивляет, – улыбнулся Лагутин, – ваш пес имеет полное право вести себя враждебно. Собаки моего деда давно бы уже схватили сумку и расправились с ней. Пса раздражает мех, это ондатра, дед когда-то обработал шкуру и обшил ею мою сумку в качестве украшения.

– Очень забавные зверюшки, мама, – пояснила Барбара.

Тут же подал голос и Генри:

– Причем с образцовым семейным укладом.

Он попросил передать ему сумку и положил ее рядом с собой. Барбара налила всем чаю, и мать пригласила Федора отведать угощение из разных вазочек и попробовать вафли в форме сердечек, особенно вкусные, по ее словам, если их слегка смазать маслом. Гость пробормотал себе под нос слова благодарности и последовал ее совету. Он похвалил выпечку, заметив, что никогда не ел ничего вкуснее и что даже любимое блюдо его молодости – оладьи с грибами не идут с ней ни в какое сравнение. После сказанного он подцепил ложечкой масло, потом еще раз, пока не счел кусочек достаточным, растопил его над своей чашкой и спустил по капле в чай, с довольным видом наблюдая, как масло растаяло и растворилось, оставив на поверхности тонкую, поблескивающую пленку жира. Барбара с матерью обменялись удивленными взглядами, продолжая помешивать ложечкой чай. Наконец мать произнесла:

– Сахар в сахарнице, возле вазы.

– Спасибо, – поблагодарил Лагутин, – я сахарницу видел, но мы пьем дома чай с небольшой порцией масла, и я взял на себя смелость воспользоваться им.

– Разве это можно пить? – удивилась мать. – Чай с маслом?

– Почему бы и нет? – хмыкнул Генри.

Барбара тут же вмешалась:

– Надо попробовать. – Она моментально отправила немного масла в свой чай, не дожидаясь, пока масло растает, сделала несколько маленьких глоточков и объявила: – Пить можно, вкус немного странный, но съедобно.

Лагутин пояснил, что чай с маслом у него на родине – зимний напиток, и добавил:

– Сливочное масло у нас делают женщины, это трудоемкий ручной процесс.

– Тогда дай и мне попробовать, – сказала мать и сделала глоток из чашки Барбары, затем, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, подняла голову и наконец вынесла свое суждение: – Вреда, во всяком случае, это не принесет.

– Полезнее, – сказал Лагутин, – намного полезнее чай с медом диких пчел, но, насколько я понял, у вас их здесь мало, а мы так просто избалованы обилием пчел; у моего деда шестьсот ульев. – Потом он пообещал Барбаре то же, что уже обещал девушке из гостиницы: если он когда-нибудь еще раз приедет сюда, то привезет из дому пару баночек такого меда.

– Но пока ты останешься у нас, Федор, – предложил Генри, – я думаю, в Высшей Технической школе они тебя так быстро не отпустят.

– Надеюсь, – сказал Федор, – ведь я еще не оправдал своего приглашения, мы лишь в начале нашей работы.

– Можно спросить, над чем вы работаете? – поинтересовалась мать.

– В любом случае, я полагаю, что результат будет полезен, – ответил Федор, – полезен для техники, экономики, может быть, для космических полетов; мы работаем над вычислительными машинами с программным управлением.

– Это уж точно не для меня, – сказала Барбара, наполняя чашки и отгоняя собаку, ластившуюся у ее ног, желая обратить на себя внимание.

Генри привстал с шезлонга, собираясь осадить собаку – пригрозить ей устроить взбучку, но тут же опустился назад, поднеся ладонь ко лбу. Мать подошла к нему, давая понять, что предвидела это, и сказала:

– Вот видишь, теперь начинает болеть, что я тебе говорила.

Она попросила Барбару достать из аптечки таблетки от головной боли. Лагутин знаком остановил ее; положив на колени свою сумку, он расстегнул оба ремня, запустил внутрь руку и, не глядя, выудил из бокового отделения то, что искал. Все наблюдали, как он открыл невзрачную баночку, в которой поблескивало что-то бледно-зеленое, как осторожно присел возле Генри и взял на палец немного мази. Он не стал сразу наносить ее, а сначала объяснил, обращаясь к матери Генри, что эту баночку ему дала с собой бабушка, которая сама изготовила чудодейственную мазь по старому татарскому рецепту, мазь, «способную осилить всякую боль»; сделана она на основе жира одной степной птицы. После этого он попросил у матери Генри разрешения нанести мазь и, когда та молча кивнула, смазал легкими прикосновениями кожу вокруг шва. Генри покорно лежал и улыбался. После процедуры он задержал в своей руке ладонь Федора.