Беженец - Алан Гратц Страница 2

Котенок был таким крошечным, что с трудом грыз бобы. Маленькое брюшко урчало, как подвесной мотор. Жуя, котенок терся головой о руку.

– На тебя больно смотреть, киса, – сказала Изабель.

Мех животного был тусклым и всклокоченным, а сквозь шкурку прощупывались все косточки. Изабель вдруг поняла, что котенок не слишком отличается от нее. Тощий, голодный и грязный.

Одиннадцатилетняя Изабель была долговязой, смуглое лицо украшали веснушки, а густые черные волосы, коротко остриженные на лето, она заправила за уши. На ней, как всегда, не было обуви, девочка уже вторую неделю ходила в одних и тех же топе и шортах.

Котенок доглодал бобы и жалобно замяукал. Изабель хотелось бы дать бедняге что-то еще, но она и без того скормила ему больше, чем могла себе позволить. Ее обед мало чем отличался: горстка бобов и белого риса.

Когда Изабель была маленькой, еду выдавали по карточкам и строго нормировали, но несколько лет назад, в 1989-м, начался распад Советского Союза, и Куба пошла ко дну. Куба, как и СССР, была коммунистической страной, и Советы десятилетиями покупали кубинский сахар, а взамен посылали на маленький остров продукты, бензин и лекарства.

Но когда Советского Союза не стало, не стало и экономической поддержки. Все кубинские фермы выращивали только сахар, и поскольку продавать его было некому, плантации тростника высыхали, заводы закрывались, люди теряли работу. Без советского бензина тракторы стояли, и не было возможности перепахать поля под другие культуры. Кубинцы стали голодать. Всех коров, свиней и овец зарезали и съели. Та же участь постигла и обитателей зоопарка. Даже бродячие животные заканчивали жизнь на обеденных столах.

Но ЭТОГО котенка Изабель никому не даст съесть.

– Ты будешь нашей маленькой тайной, – прошептала она.

– Привет, Изабель! – воскликнул Иван так неожиданно, что она подскочила. Котенок немедленно удрал под дом.

Иван был на год старше Изабель и жил по соседству. Дети дружили, сколько себя помнили. Иван был светлее Изабель, с курчавыми черными волосами. Сегодня на нем была майка с логотипом гаванской бейсбольной команды «Индустриалес» и бейсболка команды «Нью-Йорк Янкиз» с затейливыми буквами «NY». Иван хотел стать бейсболистом, когда вырастет, и был настолько хорош в спорте, что его мечты о будущей карьере не казались таким уж безумством.

Иван плюхнулся рядом с Изабель на пыльную землю.

– Смотри! Я нашел на пляже дохлую рыбу для кошки.

Вонь стояла такая, что Изабель отпрянула, но котенок тут же прибежал и стал жадно есть с руки Ивана.

– Ей нужна кличка. – Иван давал имена всем: шатавшимся по деревне бродячим собакам, своему велосипеду и даже бейсбольной перчатке. – Как насчет Жоржи? Или Ксавье? Или Лазаро?

– Это мальчишечьи имена, – возразила Изабель.

– Да. Но все они играют за «Львов», а она – настоящий маленький лев!

«Львы» были вторым, неофициальным названием «Индустриалес».

– Иван! – позвал отец с крыльца соседнего дома. – Помоги мне в сарае.

Иван поднялся.

– Мне нужно идти. Мы строим… конуру – пояснил он перед тем, как умчался.

Изабель покачала головой. Иван воображал, будто очень хитер, но она точно знала, что именно они с отцом строят в сарае, и это не конура. Лодка. Лодка, чтобы уплыть в Америку.

Изабель тревожилась: а вдруг семью Кастильо схватят? Фидель Кастро, человек, правивший Кубой в качестве Первого секретаря коммунистической партии Кубы и премьер-министра, а позже – Председателя Государственного совета, не позволял никому покидать страну, особенно – бежать в Америку. Если вас поймают при попытке уплыть на лодке, Кастро бросит вас в тюрьму. Кроме того, Соединенные Штаты больше не желали принимать кубинских беженцев. Американские суда патрулировали девяностомильную полосу открытого моря между Гаваной и Флоридой, и если береговая охрана схватит вас, американский президент Билл Клинтон тут же отошлет вас на военно-морскую базу США в заливе Гуантанамо, в юго-восточной части Кубы. А затем вас выдадут Кастро, который и бросит вас в тюрьму.

Изабель знала все это, поскольку ее отца поймали и отправили за решетку, когда он в последний раз пытался уплыть в Америку.

Изабель заметила, что отец и дед направляются по дороге, ведущей в город, чтобы отстоять в очереди за едой. Спрятав котенка под домом, она побежала за трубой.

Изабель обожала ходить со взрослыми в Гавану, стоять на углу улицы и играть, чтобы прохожие бросали ей песо. Конечно, она никогда не зарабатывала много. Не потому что у нее плохо получалось. Как любила повторять мама, своей игрой Изабель могла сманить грозовые тучи с неба. Люди часто останавливались, чтобы ее послушать, хлопали и притоптывали ногами в такт. Но почти никогда не давали денег, потому что с самого развала Советского Союза почти единственной валютой стали продуктовые карточки. Да и они практически ничего не стоили: еды все равно не было, независимо от наличия или отсутствия карточек.

Изабель догнала отца и деда и рассталась с ними только на Малеконе, широкой дороге, извивавшейся вокруг дамбы в гаванском порту. По одной ее стороне тянулись кварталы зеленых, желтых, розовых и голубых домов и магазинчиков. Краска отслаивалась, здания были старыми и обшарпанными, но Изабель считала их шикарными и величественными.

Она стояла на широком променаде, откуда, казалось, была видна вся Гавана. Мамаши толкали детские коляски по тротуару, под пальмами целовались парочки, уличные музыканты играли румбу на гитарах и барабанах, мальчишки по очереди ныряли в море. Это место Изабель в городе любила больше всего.

Она бросила на землю старую бейсболку, на случай, если у кого-то найдется лишний песо, и поднесла к губам трубу. Пальцы заплясали на клапанах, зазвучала сальса, которую Изабель так любила играть. Но на этот раз она прислушивалась к чему-то помимо мелодии, помимо шума автомобилей и грузовиков на Малеконе, помимо разговоров проходивших мимо людей, помимо грохота волн, разбивавшихся о дамбу.

Изабель прислушивалась к загадке, скрывавшейся за нотами, к таинственному неявному ритму кубинской музыки, который, казалось, слышали все, кроме нее. Неровный ритм ложился поверх обычного, подобно тому как билось сердце. Но сколько Изабель ни пыталась, никогда его не слышала. Никогда не чувствовала. И теперь, напряженно прислушиваясь, она старалась уловить сердцебиение Кубы в своей музыке.

Но вместо этого услышала звон бьющегося стекла.