Динамо-машина - Елена Нестерина Страница 2

За что, почему это случилось с ним? Как можно быть адекватным всему этому и что противопоставить?

Фома поднялся и почувствовал, что внутри его будто поганой метлой взболтались все грехи мира. Он наклонился над ванной и полил голову водой из душа. Горячей не было, и сейчас это было даже хорошо. Показалось, что от холодной воды стало полегче. С самого начала Фома решил не обращать на болезнь внимания и не принимать её происки всерьёз. Хорошо, что нигде не было зеркала, и Фома больше не мог видеть своих лимонно-жёлтых склер. Они пугали Вику, да испугали бы и любого чиновника на пути в Пномпень.

От политой водой головы подушка запахла мочёной курицей. Фома перевернул её, ударил кулаком в вялую серединку и закрыл глаза. Солнца в окне не было и быть не могло, словно всё там было не улицей, а декорациями улицы, понаставленными там и сям и брошенными. То ли укол, то ли болезнь закрывали глаза Фомы. И вскоре он уснул, и ему снилась тоска.

– …Больной, больной, тихий час давно закончен, подъём! – голос был не противный, да ещё и барабанили в стекло.

На тумбочке стыл полдник с запеканкой, в боксе никого не было – а это Вика прыгала на улице и заглядывала в окно.

– Вика. Здравствуй. Ты как? – подскочивший к стеклу Фома хотел выглядеть отдохнувшим и не очень жалко улыбаться.

– Фома, к тебе и не пробраться. Ну и загнали же тебя, я еле нашла. Покажи глазки. Ты хорошо спал?

Теперь Фоме казалось, что спал он просто замечательно.

– И на пузушке печать.

– Казённая майка. Тут выдали. И трусья тоже. Вот. – Фома отошёл подальше, взялся за широкие штанины трусов и встал в детскую танцевальную позицию. Да ещё и покрутился в разные стороны.

– Похудел… Фома, как анализы? – Вика не веселилась.

Фома только подумал, что он совершенно здоровый и не может находиться в этой больнице ни секунды больше, как организм тут же намекнул ему, чтобы он не забывался. Фома даже покачнулся, быстро отвернулся от Вики, хозяйственно поправляя штору, и улыбнулся.

– Анализы что ни на есть самые замечательные, Вик. С каждым часом им всё лучше и лучше…

– Я серьёзно. – (А никто в этом и не сомневался…)

– Ну Вика, в самом деле, врачи говорят, что я очень способный больной, я надежда инфекционного отделения.

– Меня к тебе не пустили, Фома. Чего они, а?

– И не пустят.

Вика опустила глаза под тусклым взглядом Фомы, она хотела сказать что-то хорошее, но боялась, что заплачет. Хлопнула ладошкой по стеклу:

– Фома, полежи. Я сейчас. – И, оставив сумочку на карнизе, побежала куда-то, скрывшись из зоны видимости Фомы.

Через несколько минут в бокс ворвалась Палёнова и потрясла шуршащим мокрым пакетом.

– Девушка тут приходила, гостинцы тебе передала. Вот яблоки, бананы и черешня. Я всё хорошо помыла. Мы этой девушке сказали, чего тебе есть можно, чего нельзя. И что отвлекать тебя тоже нельзя. Давай, ложись, ложись. Ешь черешню, только косточки на пол не бросай.

Палёнова была умная, это что-то. Фома с удовольствием бросил бы на пол её косточки, да и растоптал; или не на пол бросил, а куда-нибудь вон с глаз, но сказал лишь: «Спасибо, положите на кровать» – и без выражения на лице уставился на неё. Палёнова не уходила – собралась, видимо, сортировать фрукты по цвету или степени спелости, но всё-таки почуяла что-то неладное, с прищуром посмотрела на Фому и удалилась.

Тем временем Вика отыскала в парке разломанный ящик, подтянула его под окно, встала – иначе до окна доставало аккурат только её лицо. И теперь она могла даже на карниз облокотиться.

– Фома, надо долечиться.

– Я долечусь. Вик, ну ты чего?..

– Фома, милый, не капризничай. Билирубин, АлАт, АсАт, ты повнимательнее с ними. Ладно? – Вика прислонилась к стеклу. – Фома, неужели это ты там, а я здесь?

– Вика, мне сказали – лечение двадцать один день. И всё, понимаешь? Уже один прошёл. Ещё пройдут… И мы поедем…

– Не надо. Фома, не надо. Мы везде поедем, ты только выздоравливай! И не загадывай больше ничего, ладно?

– Ладно. Я к тебе даже в форточку не пролезу, видишь, какая она маленькая. А окна навеки забиты.

– Я буду приезжать, Фома. Завтра приеду. – Вместо слёз у Вики вспотели ладони, и на стекле остались два мелко-мелко мокрых пятна. Она вытерла их и убрала руки с окна. – Ты давай ешь черешню.

Фома засмеялся – представил почему-то Палёнову. Снова забултыхалась внутри его какая-то гадость, он отвернулся, как будто пошёл за черешней, – так хотелось ему выбить окно и забыть про всё это дело, чтобы они были с Викой опять свободны как ветер!

Вика, снова приставив ладони лодочками к окну, смотрела на то, что находилось в палате Фомы.

– Фома, ты у самого окна, что ли, спишь? Не дует?

– Жарко. – Фома взял пакет с черешней. – Вкусная черешня. Спасибо. Вик, ты не вози ничего. Не надо.

Вика даже обиделась:

– Ага, а успешное лечение? Я что, не могу принять в нём посильное участие?

– Вика, я хочу пива и жареную поросячью ногу.

– А я хочу в Пномпень, Фома. Всё будет. У тебя ничего не болит?

– Нет, ничего не болит.

– Как не болит? Должно болеть! Ну не обманывай, Фома…

– А почему у меня должно что-то болеть?

– Потому что ты в больнице, Фома! – Вика как можно более пристально всмотрелась в его лицо.

По больничному радио испорченный до неузнаваемости голос Галины Петровны рекомендовал Фоме выпить таблетки и приготовиться к ужину.

Фома оживился.

– Вика, сейчас будет шоу.

И действительно: торжественно вплыл ужин вместе с Галиной Петровной. Фома повязал салфеточку, как слюнявчик, и принял из рук медсестры поднос.

– Что, влюбляетесь? – спросила Галина Петровна, с интересом приглядываясь к Вике.

– Через стекло не влюбишься, – ответил ей Фома.

– Не, говорят, можно, – Галина Петровна подмигнула Вике и пошла к выходу.

Вика почти ничего не услышала из разговора в палате, но на всякий случай приняла строгий вид.

Фома пошлёпал вилкой по картошке-пюре:

– О, рекомендую: режим № 1 «постельный», диета № 5.

– Ну что, нормальная еда…

– Ага, особенно вот это блюдо «Как будто – кто-то умер – с хлебом»…

– Ешь, не разговаривай. Это суперпольза. Вся диетическая еда – суперпольза. Ты что, выздороветь не хочешь?

– Хочу. Но от такой еды ног таскать не будешь, а уж в Пномпень после неё – не, не потянешь… – Фома заглотил вилку пюре и половину паровой котлеты. Страдая, запил киселём.