Пасадена - Дэвид Эберсхоф Страница 2

Он любил говорить себе, что как раз это и отличает его, Блэквуда, от всех прочих, — думал ли он о том, что прошел еще один день, когда засыпал в своей мятного цвета пижаме, заключал ли очередную сделку, сидя в банке за столом белого дуба. Блэквуд не оглядывался, он смотрел только вперед; прошлое никогда не сковывало его по рукам и ногам.

На плоском, открытом берегу океана он заметил стенд с названием какой-то фермы, прислонившись к которому стояла девушка с темными тоскливыми глазами. На стенд отбрасывало тень тюльпанное дерево, и Блэквуд чуть притормозил, проезжая мимо. Вид у девушки был невеселый, может, из-за товара — жалкой кучки лука и небогатого улова: в ящике со льдом боком друг к другу лежали три похожие на сигары летучие рыбы, блестя на солнце своими серебристыми крыльями. Прямо за стендом начиналась небольшая ферма; луковое поле упиралось в сухое русло реки, поросшее сумахом. Ферма тянулась до самого океана, была здесь совсем не к месту, и Блэквуд поддался искушению, свернул со своего маршрута и попылил по проселочной дороге. Самая первая, давнишняя уже сделка по покупке недвижимости в Калифорнии сразу же переместила его вверх от границы бедности и богатства.

Блэквуд был крепок и строен, на нем отлично сидели дорогие костюмы. В тысяча девятьсот тридцать первом году он незаметно перебрался в Пасадену из Мэна, привезя с собой немного денег весьма темного происхождения и по-мальчишески задорную улыбку. На Ориндж-Гроув-авеню он купил беленый заброшенный особняк, владельцы которого в свое время очень разбогатели на продаже льда, а потом на ней же разорились. Блэквуд перестроил особняк в гостиницу и по сходной цене сдавал комнаты каждому, кто протягивал в окошко кассы деньги за ночевку. Он сострадал падшим и с самого начала не отказывал самой разношерстной публике — неграм, мексиканцам, китайцам, даже девицам, очутившимся в отчаянном положении, — в общем, всем тем, от чьих физиономий и перегара воротили нос другие домовладельцы. Дом Блэквуда, гостеприимный для всех, кроме, пожалуй, полицейских, никогда не пустовал и быстро прославился в кругу отверженных. Мало-помалу Блэквуд по дешевке купил еще несколько таких же развалин. Он сразу же свел знакомство с преподавателем экономики Калифорнийского технологического института, которого все звали Суини Вонючка, и вдвоем они — Блэквуд и Суини — придумали множество способов, как отхватить кусок получше, а не давиться, как другие, черствыми корками. И правда, с тех пор как Блэквуд обосновался в Калифорнии, пирог его становился все жирнее! Крытые черепицей особнячки в испанском стиле делились на квартиры, которые он сдавал понедельно; давным-давно закрывшиеся магазины женской одежды и галантереи на Колорадо-стрит обратились в торговые центры, бильярдные и даже в танцзал, собираясь пойти в который девушки надевали свое лучшее шелковое белье; да, а участки песчаной земли, которые Блэквуд чуть ли не за бесценок скупал у задавленных налогами владельцев, — бывало, что люди сами доплачивали ему, лишь бы сбыть их с рук! К своей недвижимости он прибавил еще акции сталелитейных и нефтяных компаний и долю в фирме по производству патентованных резиновых ремней. Однако Блэквуд твердо знал: никакой актив в Калифорнии не сравнится с сухой, рассыпающейся в ладонях землей.

Пыльный проселок уперся в три небольших дома у самого обрыва. Они смотрели прямо на океан, нависая над разрушавшимся берегом, обвитым плетями хрустальной травы. Казалось, еще немного — и дома рухнут: рваный толь и перекладины побелели от соли, печные трубы, сложенные из речного камня, покосились и грозили проломить старый, хрупкий шифер крыш. Ветер гонял песок и мусор по истоптанному курами двору, из сарая доносилось шумное дыхание лошади и мычание коровы. Опытный глаз Блэквуда не заметил рядом ни одного телефонного столба. Что он уяснил для себя в первую очередь, когда еще только приехал в Калифорнию? Настоящий застройщик чует деньги в том месте, от которого все отворачиваются.

Блэквуд вышел из машины и дружелюбно позвал хозяев. У него было одно качество, которого он даже не замечал: обаяние шло от него волной и подкупало окружающих, иногда даже против их воли. Блэквуд был красив спокойной, уверенной красотой — благодаря этому он добивался успеха легче, чем другие, но о своем небольшом преимуществе он даже не подозревал. Вообще-то, Блэквуд откровенно думал, что поначалу никаких преимуществ у него и не было. Также не знал он и об исходившем от него едва уловимом запахе пудры, не то чтобы неприятном, но необычном для мужчины сорока четырех лет.

Правда, в это декабрьское утро обычное: «Эй! Кто-нибудь дома?» — вышло у него как-то визгливо, как будто он нервничал, — точно ястреб крикнул. Но Блэквуд совсем не разбирался в птицах и их голосах. С тех времен, как он поселился в Калифорнии, он перестал интересоваться животным миром, направлениями миграции, нарушенными вторжением человека. Как и большинство жителей Пасадены — а он, понятно, считал себя жителем этого города, хотя многие, очень многие так вовсе не думали, — он обрадовался, когда недалеко от Арройо-Секо появился белоголовый орлан. Вот это событие — даже местная газета «Стар ньюс» поместила сегодня утром его фотографию! Но на этом орнитологические познания Блэквуда заканчивались. Знай он больше, обязательно заметил бы у дороги плакат с грозным предупреждением: «"Гнездовье кондора". Вход запрещен!»

— Ты, похоже, не туда заехал, — сказал кто-то.

Голос слышался из дома. Блэквуд обернулся на голос, снял шляпу и привычным энергичным тоном произнес:

— Кто здесь? Здравствуйте! Меня зовут Блэквуд, Эндрю Джексон Блэквуд. Извините за вторжение!

На крыльцо вышел мужчина, и Блэквуд протянул ему руку.

— Это частная собственность.

— Да, я понял. Извините еще раз, но именно поэтому я сюда и завернул. Мне хотелось бы переговорить с вами кое о чем.

— Вали отсюда!

Мужчина был выше Блэквуда и шире в плечах, но щеки, окаймленные бакенбардами, были худыми и впалыми. Волосы и глаза незнакомца маслено чернели, будто сырая нефть, и Блэквуду вдруг вспомнилось, что тысяча его акций за три последних года удвоились в цене. Только тут Блэквуд заметил, что свою протянутую руку он так и не убрал. Он подумал было, почему мужчина не отвечает на его приветствие, и увидел, что в правой ладони тот сжимает рукоятку охотничьего ножа, сделанную в виде оленьей ноги. От этого сердце у Блэквуда прямо подпрыгнуло в груди. На лице проступил липкий пот — он заметил брызги крови на рубашке мужчины, а присмотревшись, увидел кровавые пятна и на штанах. Кровь алела в его волосах, на губе тоже дрожала ярко-красная капля. Блэквуд старался отогнать от себя мысль, что стал свидетелем убийства, но все указывало именно на это. Блэквуд молчал, рука, будто сама собой, потянулась за спину, к дверце «империал-виктории». Ему надо уехать отсюда, конечно.

— Кто тебя прислал?

— Я… я…

— Ты зачем приехал?

— Я… мне… — хотел было ответить Блэквуд и не смог.

Вдруг раздался звук, будто ударили бревном в стену. Колени Блэквуда, слабые еще с тех времен, когда он копался в жесткой земле Мэна, подогнулись, и он почувствовал, как валится на машину и касается щекой ее нагретой дверцы. Удар повторился; в глазах у Блэквуда защипало, он смотрел на незнакомца и готов был умолять, обещать что угодно, лишь бы тот отпустил его с миром. Горячие слезы покатились по его лицу и обожгли губы.