Британец - Норберт Гштрайн Страница 19

Айлингтон наверняка понравился бы Максу, будь он со мной в ту субботу, когда я отправилась к Кэтрин; приехав раньше времени, я прошлась по Аппер-стрит и затем вернулась по Ливерпуль-стрит, эти улицы Кэтрин указала в качестве ориентира. Выйдя из метро, Макс жадно, глубоко вдохнул бы, и на его лице появилось бы детское выражение согласия со всем окружающим, — выражение, за которое он так презирал других людей; наверное, он даже схватил бы меня за руку, не догадываясь, что все дело в здешнем воздухе и свете, в неожиданной легкости, которую ощущаешь, когда где-нибудь в городе спустишься под землю и через десять-двадцать минут вынырнешь в другом районе, и все вокруг окажется другим, скажем, только что собиралась гроза, прохожие ускоряли шаги, автобусы, точно разрывая невидимые сети, с урчаньем отъезжали от остановки, а тут чудится, что, стоит подняться на пригорок, можно увидеть вдали, за крышами, море и облака, вихрем мчащиеся по небу, как на космическом снимке в телевизионном прогнозе погоды. Он шел бы рядом со мной и подпрыгивал, как марионетка или ребенок со скакалкой, позабыв про нескончаемые монологи, которыми еще недавно донимал меня, только и знал бы подпрыгивать да болтать о своем восхищении, и уж доболтался бы до совершеннейшей чепухи, и еще он заметил бы здешние площади, со всех сторон окруженные домами, вроде того, как в старину ставили в круг повозки и получалась крепость на колесах, заметил бы здания — понятия не имею, какое из них в георгианском стиле, какое — викторианской эпохи, да сказать по правде, мне это безразлично; он бы любовался коваными оградами крохотных садиков — как будто мы поселимся тут с первого числа следующего месяца — показывал бы лестницы и крылечки, квартиры в подвалах, где даже днем горит электричество, — да что угодно, что там еще пришло бы ему в голову, а если бы я обратила его внимание на обшарпанные многоэтажки, сказал бы, что я просто вредничаю.

Будто так здесь было принято, Кэтрин вышла встречать меня на улицу, я еще издали увидела ее перед входом в дом, и эта картина запомнилась: даже много спустя, стоило подумать о Кэтрин, я сразу вспоминала, как она стояла перед домом, скрестив руки на груди, словно ей было холодно в легком платье; сама не знаю почему, я подумала: случайную гостью так, конечно, не ждут — так встречают кого-то, кого ждешь очень, очень долго.

Вероятно, у иных людей, когда они сталкиваются с Кэтрин, порой возникает чувство неловкости, они сожалеют, что не познакомились с нею раньше, — но, по-моему, не это важно, не прошлое Кэтрин, вернее картины прошлого, которые эти люди сами рисуют себе, — сбивает с толку нынешний ее облик, сияние, некая аура, как бы мистически это не звучало. Мне вспоминается, что Кэтрин пошла к дому, а я, идя следом, разглядывала ее, поражаясь легкости, с которой она, несмотря на преклонные года, поднималась по лестнице. С Кэтрин мы встретились всего один раз, тем более удивительно, что и по сей день я помню ее очень четко: невысокая, тонкая в кости и худая, при каждом движении кожа у нее на суставах собиралась складками, точно у рептилии, а ключицы торчали в вырезе платья — казалось, будто однажды она вдохнула всей грудью, да так и осталась; и еще я заметила странность — иногда после каких-то моих слов выражение ее лица изменялось как бы с запозданием, застывало, и некоторое время она сидела совершенно неподвижно.

Если не ошибаюсь, ее второй муж, уже после Хиршфельдера, был бухгалтером, но его я не увидела — он перенес инсульт и был прикован к постели, но его присутствие в смежной комнате, дверь которой стояла открытой, чувствовалось постоянно — было хорошо слышно тяжелое дыхание, а иногда он подавал голос, оставаясь невидимым там, за стеной, просил пить или спрашивал, который час, и мне всякий раз чудилось, будто это крики утопающего, предсмертные надсадные стоны, больше всего на свете хотелось зажать уши, только бы их не слышать, я ждала, что Кэтрин ответит и он наконец успокоится, но так и не дождалась.

Их дочери я не увидела, но, помню, Кэтрин сразу показала ее фотографию, может, просто чтобы как-то заполнить возникшую паузу; снимок, наверное, семидесятых годов: молодая женщина в купальнике, задорная физиономия, высокий лоб, глаза, выражающие всё и ничего; я не придала бы ни малейшего значения фотографии, не имей она отношение к Хиршфельдеру: Кэтрин обмолвилась, что он любил девушку, как родную дочь. Опять возникло чувство — еще чуть-чуть, и я сделаю поразительное, сенсационное открытие; да уж, сегодня и то неловко становится, как вспомню, что я даже начала прикидывать, а не мог ли он быть отцом этой девушки, и еще я подумала: что сказал бы Макс, узнай он о моей гипотезе, — как будто мои разыскания могли иметь смысл только в том случае, если бы в результате в газетах появились огромные заголовки, кричащие, во вкусе бульварных листков, а уж прогулки в зоопарк, воскресные походы в кино, он приглашал девочку и к себе домой, когда она подросла, — тут нужен был соответствующий газетный соус, иначе из этих фактов получилось бы что-то вроде передержанных фотографий, которые годятся лишь для семейного альбома, битком набитого невинными сюжетиками.