Лучшая страна в мире - Эрленд Лу Страница 19

по той дорожке, которую она для пас выбрала; кто-то называет это судьбой, по к черту судьбу, на самом деле мы сами виноваты, думаю я; Сестра, та во всем винит нехороших приятелей, но я считаю, что виноват сам Бим; обстоятельства тоже, конечно, имеют какое-то значение, но до известной степени, а главное дело в самом Биме, точно так же как в моем случае дело во мне, а в случае Сестры — дело в ней, если уж говорить о том, кто виноват и почему наша жизнь складывается так, а не иначе; я, например, сам виноват в том, что мою машину забрали на штрафную площадку, и я это хорошо сознаю, хотя мне это неприятно, виновато мое легкомысленное отношение к § 12 Дорожно-транспортных правил, и одиночество я сам выбрал, потому что все остальное — хлябь текучая, одиночество же хотя по-своему тоже текуче, но оно течет себе потихоньку, пускай это ни к чему меня не приведет, пропади оно пропадом, это одиночество, но тут я по крайней мере, как уже говорилось, хотя бы знаю, что сам это выбрал.

Мы все ездим, ищем Бима. В библиотеке Дейкмана его не нашлось; туда он, по словам Сестры, часто заходит; нет его и в большом торговом центре у железной дороги; словом, нигде его нет; но мы не сдаемся; и день уже клонится к вечеру, а мы все кружим по одним и тем же местам, и Сестра рассказывает мне о Биме. Он был жизнерадостным мальчиком, пока они вдруг не остались одни; родители погибли в автомобильной катастрофе по дороге в летний домик у озера Эйереи, которое является частью системы проточных озер, в бассейне Гломмы — самой большой реки Норвегии и бесконечно длинной, как голодный год, и уж настолько полноводной, что мне даже думать не хочется, сколько там воды, она течет и плещется и время от времени неожиданно выходит из берегов, разрушая все, что только возможно, на своем пути, но это и понятно, как-никак река, а реки — это вода, а вода несет изменения, и похоже, что это уже звучит как постоянный припев, я сочинил песню с припевом, а припев должен повторяться через одинаковые промежутки между куплетами, припеву положено повторяться, и с какой стати мне нарушать закон жанра, а там, глядишь, начнется еще один куплет, и со временем, как знать, получится песня для хора; однако брат и Сестра остались без родителей, и тогда Сестре, которая уже несколько лет как отделилась и жила самостоятельно, волей-неволей пришлось вернуться в отчий дом, чтобы заботиться о Биме; вообще-то, она была студенткой, она и сейчас студентка, но пошла на работу, чтобы обеспечивать себя и Бима; учение пришлось забросить, ее специальность география; география, в моем представлении, занимается картами, глобусами, расположением тех или иных объектов по отношению друг к другу; я подумал и впервые понял, что география включает в себя очень много разного, и Сестра, наверное, знает уйму таких вещей, о которых я даже не подозреваю, и, весьма вероятно, у нее есть запас сведений о Финляндии, отмечаю я мысленно, так что можно порасспрашивать ее при более удобном случае, так как сейчас она рассказывает о Биме. С тех пор как они остались без родителей, Бим так изменился, что его просто не узнать. Сестра старалась проводить с ним как можно больше времени, но ей нужно было ходить на работу, и Бим был подолгу предоставлен сам себе, он начал пропускать школу и познакомился с людьми, которые внушили ему всякие глупости, последнее она повторяет уже во второй раз, это тянется давно, говорит она. А что значит — давно? — спрашиваю я, но она не ответила, а вместо этого просит, чтобы, когда мы найдем Бима, я не называл бы его Бимом. Не называть Бимом, думаю я про себя; можно, конечно, и не называть, но как лее тогда к нему обращаться, как-то ведь надо его назвать, если с ним можно говорить. Или он уже и разговаривать не хочет? Вдруг он вообще отказывается говорить. А он что, не разговаривает? Да нет, разговаривает, отвечает Сестра, по откликается только на Скарпхедина. Не откликается на свое имя, на Бима, но откликается, когда его зовут Скарпхедином, понимаешь?

Мы нашли Бима около большого торгового центра у железной дороги. Бим любит околачиваться возле торговых центров, от мечаю я про себя, либо в городе-спутнике, либо на окраине Осло, либо он сидит в библиотеке или находится где-нибудь на пути из одной точки в другую. Это еще куда ни шло, думаю я, не так уж и страшно. В какой-то момент я испугался, что местом его прогулок служит весь белый свет, но в действительности оказалось, что оно ограничено лишь небольшой частью света, очень малой частью, у него лишь несколько излюбленных точек; разыскивать его — дело, конечно, хлопотное, но утешает то, что радиус его странствий так невелик, думаю я. Бим оказался совсем маленьким пареньком, можно сказать мальцом, я бы назвал его мальцом, если бы случайно обратил на него внимание, встретив на улице, но в глаза я, конечно, не скажу ему «малец», тем более что он желает называться Скарпхедином. Сестра вышла из машины и разговаривает с ним; я догадываюсь, что он не желает ехать домой; рядом с ним стоит компания из четырех-пяти таких же мальцов, но ростом повыше и очень крутых, в грубых ботинках и с дурацкими ухмылками на лицах; они хохочут над чем-то, что он сказал Сестре. Она рассердилась, выхватила у него сигарету изо рта и потянула за собой под насмешливый хохот крутых мальцов. Бим и Сестра садятся в машину, и мы едем.

Бим сидит на переднем сиденье, Сестра — сзади. Ты хочешь, наверное, знать, кто он такой, спрашивает через некоторое время Сестра, кивая в мою сторону, хотя я что-то не заметил, чтобы Бим мечтал со мной познакомиться; напротив, он всем своим видом показывает нам, что его вообще ничего не интересует, и уж тем более я. Это — мой знакомый, говорит сестра. Его зовут Ньяль. Я смотрю на нее в зеркале и вижу она хочет, чтобы я ей подыграл. Отчего же не подыграть, думаю я. Я не против Ньяля; раз она говорит Биму, что меня зовут Ньяль, то пускай я буду Ньялем, коли ей так нужно. Вообще, надо сказать, мы вкладываем в имена слишком большой смысл. Мы связываем с именем определенные свойства и настроения, но это же глупость, ну ее к чертям; что одно имя, что другое — никакой разницы; итак, теперь меня зовут Ньяль. Бим впервые за все время посмотрел в мою сторону. Тебя зовут Ньяль? — спрашивает он. Ну да! — говорю я. — Меня зовут Ньяль. Хорошее имя! — говорит Бим. Спасибо! А тебя, кажется, зовут Скарпхедин? Бим оборачивается назад и, прежде чем кивнуть, бросает быстрый взгляд на Сестру. Тоже хорошее имя, говорю я, серьезное, оно говорит о стойкости. От моих слов Бим сразу стал немного выше ростом, не такой уж он непонятный, как мне показалось сначала, Бим тоже подвержен действию тех психологических механизмов, которые управляют большинством из нас. Когда нам говорят что-нибудь хорошее, мы сразу становимся немного выше ростом, так уж мы устроены, что в общем-то и неплохо.

Мы с Сестрой сидим на балкончике в квартире, где живут Бим и Сестра, и ужинаем простыми бутербродами с сыром, запивая их молоком. Бим отказался ужинать с нами, обидевшись на Сестру за то, что она его приструнила, когда он вздумал показывать палец компании ребят так называемого иммигрантского происхождения; это случилось, когда мы проезжали мимо торгового центра, который Бим упорно называет торговНым центром не потому, что считает это правильным, а, как мне думается, только для того, чтобы посердить Сестру; Сестра попадается на эту удочку и сердится на него, она поправляет Бима каждый раз, как он произносит это слово, а Бим наслаждается тем, что сумел ее раздразнить. Сейчас он ушел к себе в комнату и занялся компьютерными играми. Из его комнаты доносятся приглушенные звуки яростной перестрелки. Сестре сегодня идти в ночную смену, потому что поток арестованных машин течет непрерывно, они прибывают на площадку даже ночью, потом за ними приходят хозяева, это постоянным круговорот и круговращение, хотя и не вечное, отнюдь не вечное, но покамест оно продолжается с неубывающей скоростью, и Сестра дважды в неделю отсиживает двойную смену, чтобы подзаработать немного деньжат, — как говорится, лишние деньжата всегда пригодятся. Так, значит, меня теперь звать Ньяль, говорю я. Сестра улыбается. Иначе было нельзя, говорит она, ведь Ньяль — это отец Скарпхедина из саги о Ньяле; Бим прочел ее и с тех пор все время перечитывает; не пойму я его, он так и глотает книжки, вот прочел сагу о Ньяле, но, кроме того, еще кучу всяких других книг и в то же время играет в свои дурацкие стрелялки и водится с этими балбесами, которые внушают ему всякую ерунду, говорит она вот уже в третий раз. Какую же ерунду они внушают? — спрашиваю я, но она не вдается в объяснения. Вместо ответа она смотрит на часы и говорит, что ей пора собираться, но тут такое дело, что мешает одна загвоздка — забрать Бима с собой на работу не получится, а оставить мальчика одного ей бы тоже не хотелось. Сестра не говорит прямо, чего она хочет, но я чувствую за ее словами невысказанную просьбу, отчаянную просьбу; я вижу, что тут есть над чем хорошенько подумать: я же совсем не знаю эту женщину, эту Сестру, но я сам сделал так, чтобы мою машину забрали на площадку, потому что мне не терпелось выяснить, почему она попросила меня ездить осторожно — потому ли, что я — это я, или потому, что она всем так говорит; ну вот я это узнал, и это даст толчок к чему-то новому. А хочу ли я, чтобы новое началось? Барометр в голове показывает сухую погоду, никакой воды на мили вокруг, но вода затаилась и только ждет, чтобы прорвать плотину, плотина может рухнуть в любой момент, и в воздухе витают перемены, я это ощущаю, я это знаю по своим снам, сны подготовили меня к этому, но все-таки вода есть вода, как ни крути; с одной стороны, я ездил искать Бима, я съел три бутерброда и выпил стакана три молока, однако я чувствую, что пока еще могу уйти, ведь меня ждет Финляндия, Финляндия — это же мой хлеб, и я между делом спрашиваю себя, случалось ли кому-нибудь до меня зарабатывать свой хлеб на Финляндии, ничего о Финляндии не зная; решив, что такое маловероятно, а раз так, то, значит, я буду первым, я стану пионером в данной области, и посольство возлагает на мою будущую брошюру большие надежды, и нельзя разочаровывать людей, я терпеть не могу приносить разочарование, но очень люблю произвести впечатление — да уж, впечатление производить я люблю больше всего. Дело в том, что этот мой текст о Финляндии, говорю я, работа спешная и довольно-таки напряженная; говорю и сам слышу, что получается как-то неубедительно, что, в сущности, я уже согласился присмотреть за Бимом. А что это за текст? — спрашивает Сестра. Текст для брошюры. Я делаю брошюру о Финляндии, по заказу финского посольства, пишу текст и подбираю иллюстрации, сканирую, соединяю все в единое целое; получая заказ, я выступаю, так сказать, в качестве тотального мультимедийного подрядчика, мои заказчики получают сразу весь пакет услуг, им достаточно позвонить по одному номеру; кстати, надо бы сделать это девизом моей фирмы: «Достаточно позвонить по одному номеру»; хотя, казалось бы, нетрудно позвонить и по нескольким номерам, но людям почему-то больше нравится, чтобы все по одному номеру; думают — надо же, как просто! Тут я делаю мысленную заметку, что надо будет добавить эти слова к моему логотипу — «Достаточно позвонить по одному номеру». Я могу тебе помочь, говорит Сестра. Если ты посидишь до утра с Бимом, я помогу тебе с текстом о Финляндии, получится баш на баш, и мы будем в расчете. Стоит ли стараться ради того, чтобы быть в расчете, думаю я, и великодушно заявляю, что я присмотрю за Бимом и без того, чтобы ты мне помогала; но я с удовольствием тебе помогу, говорит она, я кое-что знаю о Финляндии; я так и думал; и когда такие, как она, говорят «немного», это на самом деле значит, что много, женщины часто себя недооценивают, в то время как мужчины часто переоценивают себя, из-за этого я и попал в переплет, взявшись писать брошюру о Финляндии, хотя никогда ничего про Финляндию не знал, и тем не менее я вопреки всякому здравому смыслу решил, что все у меня прекрасно получится, тогда как она, Сестра, никогда не согласилась бы взяться ни за какую брошюру, не зная досконально всего, что только можно знать по предложенной теме, и раз уж она говорит, что немного знает о Финляндии, значит, она знает много, думаю я, в лице Сестры я напал на замечательный источник информации о Финляндии, ничуть не хуже кронпринца, но кронпринц недоступен, и я понимаю, что Сестра — это мое спасение. Ладно, ступай, говорю я. Я тут побуду до твоего возвращения. Присмотри, чтобы Бим лег спать, говорит она. Не позволяй ему всю ночь сидеть за компьютером или читать, он должен выспаться, а то, если не выспится, он не пойдет завтра в школу, а опять отправится к своим обалдуям, которые внушают ему всякие глупости, — вот уже в четвертый раз про глупости. Не волнуйся, он ляжет спать. Сестра ушла на работу, а я включил телевизор; там, как всегда, развлекательная программа, а я не хочу развлекаться, развлечение тоже текучка, тоже вода, а мне нужны твердокаменные факты, факты о Финляндии, но ни на одном из каналов не показывают ничего подобного; наверное, потому, что из этого не извлечешь денег, даже по Норвежскому государственному радио не сообщают сегодня никаких фактов, относящихся к Финляндии, потому что этот канал тоже все больше гонится за рейтингом; теперь им мало показать хорошую передачу, ведь хорошим считается только то, что понравилось очень большому числу зрителей, а то, что нравится многим, редко бывает по-настоящему хорошим, и это факт, это не элитарное мышление и не снобизм, а именно факт; может быть, по Норвежскому государственному каналу классической музыки сегодня передают Сибелиуса, но это не в счет: Сибелиус — это не факты о Финляндии, Сибелиус — это вода, Сибелиус — это брандспойт, и передавать музыку Сибелиуса — все равно что нагнетать воду в жилые дома и квартиры. Тут ко мне выходит Бим, садится на другой конец дивана и спрашивает, правда ли, что меня зовут Ньяль. Ну это как посмотреть, говорю я, не совсем правда, но и не совсем ложь, а так —где-то посреднике между черным и белым, в той серой зоне, в которой он сам может называть себя Скарпхедином. Так почему же — Скарпхедин? — — спрашиваю я. Чего же тут непонятного! Скарпхедин — это сила! — говорит Бим. Но он, помнится, сгорел в доме? — спрашиваю я; я ведь тоже читал сагу о Ньяле, как же иначе, недаром ведь я отучился столько лет в университете, так что набрался кое-каких знаний; если уж ты наметил для себя работать в области СМИ, приходится считаться с тем, что там немалые требования, надо заслужить право на свою долю власти, чтобы удостоиться такой чести, и сага о Ньяле входит в число обязательных требований, так что я отлично помню, как сгорел Скарпхедин вместе со своим отцом Ньялем и матерью Бергторой, женой Ньяля, и многими другими людьми, они там все скопом сгорели в доме, и всех их не стало; кто-то, как помню, поджег их дом из мести, в те времена вообще очень носились с местью, и если не получалось отомстить иначе, то не зазорно было и дом спалить вместе с людьми, а всех, кто выскакивал из огня, без лишних сантиментов зарубили топором. Сначала делались какие-то попытки решить дело мирным путем, это нужно отметить, но, когда они увидали, что прийти к соглашению и примириться не получилось, им оставалось только взяться за оружие и устроить поджог. Скарпхедин сгорел, это правда, говорит Бим, но все равно он молодец. Бим идет в свою комнату, возвращается с сагой о Ньяле и читает мне вслух. «Теперь надо назвать сыновей Ньяля, — читает он. — Старшего из них звали Скарпхедин. Это был человек рослый, сильный и искусный в бою. Плавал он, как тюлень, и не было ему равных в беге. Он был решителен, бесстрашен и остер на язык, но обычно сдержан. Волосы у него были русые и курчавые, глаза зоркие, лицо бледное, черты лица острые, нос с горбинкой, челюсти, выдающиеся вперед, и несколько некрасивый рот. Однако вид у него был очень воинственный» [10], — читает Бим. И его боялись, говорит Бим. Он, правда, погиб в огне, но погиб гордо, ты понимаешь? Бим полистал книгу и отыскал другой отрывок, который он хотел мне прочитать. Это рассказ о том, как пришли сыновья Сигфуса, чтобы расправиться с Ньялем и его сыновьями. Они пришли мстить за убийство, поясняет Бим, они подожгли дом, и тут Коре говорит, чтобы Скарпхедин выходил, но Скарпхедин говорит, чтобы сначала выходил Коре, и Коре вышел, а когда Скарпхе дин хотел тоже выйти, балка под ним обвалилась, и крыша рухнула, и тогда Скарпхедин решил, что ему суждено сгореть и так тому и быть. Вот послушай, говорит Бим и читает: