Зари. Мне удалось убежать - Зархуна Каргар Страница 18

Один такой случай я запомнила на всю жизнь. В 2007 году я встретила родственников нашей семьи, которые были очень бедными. Двое старших сыновей работали на стройке, а две дочки только что достигли половой зрелости. Их мать жаловалась мне, что ее мужу и сыновьям сложно прокормить семью. А старшая из дочерей, которая показалась мне очень умной, спросила, закончила ли я школу. Я кивнула. Тогда она при матери рассказала мне, что им с сестрой не разрешают больше ходить в школу, потому что они стали девушками. Потом она принесла свои школьные тетради и показала мне, какие хорошие отметки получала в школе.

Я спросила мать девочки, почему дочерей не пускают в школу, и попыталась объяснить ей, насколько важно образование.

— Оно совсем не важно, ведь эти девочки будут обменяны ради благополучия моих сыновей, которые тяжело работали всю свою жизнь, чтобы обеспечить их всем необходимым. Теперь, когда мои дочери выросли, они могут отплатить им добром за добро.

Я попросила объяснить, что она имеет в виду.

— Мы очень бедны и не можем выкупить жен для сыновей. Поэтому мы обменяем дочерей на невест для братьев. В любом случае, они должны сидеть дома, потому что молодым девушкам нельзя самим ходить по улицам. Что о нас скажут люди? Они не захотят поженить своих дочерей и сыновей с моими детьми, потому что будут считать нас чересчур демократичными.

Одна из девочек, глядя на меня, начала плакать.

— Вы слышали, что сказала моя мать: меня отдадут за невесту для старшего брата. Она сказала, что я выйду замуж за любого, чьи родители согласятся дать моему брату жену.

Я поняла, что не смогу переубедить их мать. Когда я уходила, старшая дочь с мольбой посмотрела на меня, но я знала, что не смогу помочь ей.

Шириинджан жила на окраине Кабула; там улицы были узкими, а дома стояли вплотную друг к другу. Мы с водителем с трудом нашли ее дом. Был жаркий солнечный день, и поскольку руки были влажными от пота, я сложила диктофон и другую аппаратуру в пластиковый пакет. Сжимая его в руках, я постучала в дверь, стараясь сконцентрироваться на работе, но мне постоянно вспоминался разговор с тетей Паны о предстоящей свадьбе девочки.

Двое внуков Шириинджан открыли мне дверь. Я представилась, сказав, что пришла проведать их бабушку, и они смущенно заулыбались. Один из них крикнул, что пришла женщина-репортер, а потом мальчики убежали, смеясь. Когда я вошла в дом, то увидела несколько женщин, которые поприветствовали меня и вызвались проводить в комнату Шириинджан. Надо было пересечь двор, и там я увидела Шириинджан. В руке у нее была палка, она била ею осла.

— Ах ты бесполезное, ленивое животное, почему ты двигаешься, только когда тебя бьют?! — кричала она.

Шириинджан позвала одного из своих внуков, которого звали Худай Дад, и сказала ему, что он должен взять осла и привезти хвороста. Худай Дад подбежал к ней, взял палку и тоже стал бить осла. На Шириинджан была та же одежда, что и в прошлый раз. Она поздоровалась и поцеловала меня в лоб, как это принято у старших афганских женщин, когда они встречают более молодых. Потом Шириинджан пригласила меня к себе. Ее комната была темной, поскольку туда не попадал свет, однако там было душно. Я присела рядом с Шириинджан на тонкий матрас, он был влажным и холодным. Потом я достала диктофон. Увидев его, Шириинджан засмеялась.

— Я переживаю, что чихну или закашляюсь во время записи. Мой голос еще никто никогда не записывал. Я не знаю, как сделать, чтобы мой голос звучал красиво, пусть даже история, которую я расскажу, будет печальной.

Я сказала, что даже если она чихнет, я смогу вырезать этот момент из записи, поэтому она может расслабиться и говорить так, как ей хочется. Шириинджан снова звонко рассмеялась, словно школьница, и, указав на микрофон, спросила, можно ли с его помощью сфотографировать ее. Я ответила, что он может только записывать звук, и к тому же на радио нам не понадобится ее фото. Она была такой веселой и жизнерадостной в начале интервью, и я никак не ожидала, что история, которую она собиралась рассказать мне, окажется такой ужасной.

— Все беды начались тогда, когда мой отец взял себе вторую жену. Он разругался с одной семьей и хотел загладить свою вину. Он заплатил им много денег, но они сказали, что этого недостаточно. Все было очень серьезно: мой отец поругался с ними из-за земли и распределения воды в деревне и сгоряча убил одного из их родственников. После этого он жил в постоянном страхе, и моя мама и его вторая жена очень переживали. Мне тогда было всего девять или десять лет, но я понимала, что что-то не так. Каждый день в наш дом приходили какие-то мужчины, они о чем-то яростно спорили с отцом. Я приносила кувшины с водой, чтобы гости могли помыть руки. Я понятия не имела, о чем они говорят, — мне это было неинтересно, и я мечтала поскорее закончить работу и улизнуть к своим друзьям. Однажды я наполнила козу (кувшин для воды) и вместе с лаганом (миской) отнесла в гостиную. Один из гостей, которого я считала дядей, пристально смотрел на меня, пока я лила воду ему на руки.

— Ты знаешь, Джабар Хан, есть еще один способ решить эту проблему. Мы можем использовать Шириинджан, — сказал он отцу.

Услышав свое имя, я посмотрела на дядю и улыбнулась. Тогда я понятия не имела, о чем он говорит, и решила, что он хвалит меня за трудолюбие. Теперь я знаю, что он имел в виду, и глубоко презираю этого человека. Иногда мне кажется, что, если бы он тогда промолчал, этого бы никогда не случилось.

Кошмар начался для меня в прекрасный солнечный день, когда я собиралась пойти погулять с подругами. Моя мама позвала меня в дом и сказала, что нам нужно собираться на свадьбу. Я ответила, что не хочу идти, но она дала мне мою новую розовую одежду и заставила ее надеть. Она пошила ее для праздников, и я надевала ее всего один раз. Мама начала расчесывать мне волосы, но они были грязными и запутанными, потому что я давно не мыла голову. Когда я была маленькой, то бегала и играла, как мальчик, не думая о том, что девочка должна быть аккуратной. Я увидела, что глаза матери полны слез, и спросила ее, почему она плачет. Она призналась, что ей грустно, потому что я ухожу. Я обняла ее и сказала, что никуда не пойду, останусь с ней. Но она дала мне несколько конфет и сказала, что я должна пойти на свадьбу с бабушкой и еще двумя женщинами. Пока мы шли, моя бабушка крепко сжимала мою руку, и когда я спросила, почему она не надела новую одежду, она ответила, что ей не нужно этого делать и попросила не задавать много вопросов. Я видела, что она тоже расстроена. Когда мы пришли в дом, где должна была состояться свадьба, я удивилась, увидев, что там не было вкусной еды и не играла музыка.

— Бабушка, это очень странная свадьба! Тут нет ни музыки, ни еды. Мне тут не нравится. Я хочу пойти домой и поиграть с Лейлой и Бассминой, — сказала я.

Бабушка рассердилась и сказала, что свадьбы бывают разные и что я не могу уйти.

Через время бабушка и две женщины, которые привели меня на свадьбу, встали, собираясь уходить, я тоже поднялась, но они сказали, что я должна остаться. Я начала плакать и кричать, что хочу домой, и вцепилась в платье бабушки, но она оттолкнула меня.